Книга Левиафан, страница 40 – Пол Остер

— Вот, — сказал он. — Они ваши.

Она глянула на пачки, но брать их в руки не стала.

— Сотенные купюры. Или только сверху?

— Не только. Здесь пять тысяч.

— Это, конечно, деньги, даже для богатенького Буратино, но все же не те деньги, которые поворачивают жизнь на сто восемьдесят градусов.

— Это только начало. Можно сказать, задаток.

— Понятно. А дальнейший расчет?

— Тысяча в день. Тысяча долларов в день, на неопределенный срок.

— Неопределенный — это сколько?

— Долго. Хватит на всё. Чтобы выплатить долги и бросить работу. Перебраться в хороший дом. Купить новую машину и обновить гардероб. И еще останется столько, что вы не будете знать, на что их потратить.

— Вы, часом, не ангел-хранитель?

— Я просто ваш должник.

— А если я вам скажу, что меня это не устраивает? Может, я предпочла бы получить все сразу?

— С этим я и приехал, но ситуация немного изменилась, поэтому в ход идет запасной вариант.

— Мне казалось, вы стараетесь быть со мной любезным.

— Да. Но мне хочется, чтобы вы тоже были со мной любезны. При таком раскладе нам будет проще сохранять равновесие.

— Не доверяете, я вас правильно поняла?

— Вы заставили меня понервничать. Да вы это и сами знаете.

— Я что-то не очень поняла насчет ежедневных выплат. Вы каждое утро в назначенный час будете, как почтальон, вручать мне конверт и уезжать? Или завтрак с нами тоже входит в ваши планы?

— Я уже сказал, мне от вас ничего не надо. Эти деньги ваши без всяких обязательств.

— Когда имеешь дело с таким умником, не мешает на всякий случай уточнить. Я не знаю, что вам говорила обо мне Мария, но мой передок не продается. Ни за какие деньги, понятно? Насильно в постель меня никто не уложит. Я трахаюсь, с кем хочу и когда хочу, так что ангел-хранитель может спрятать подальше свою волшебную палочку. Надеюсь, все ясно?

— Я не вхожу в ваши планы, вы не входите в мои, куда уж яснее.

— Вот и отлично. А теперь дайте мне время подумать.

Я валюсь с ног и иду спать.

— О чем тут думать, вы уже знаете ответ.

— Даже если знаю, оставим это на завтра. У меня был тяжелый день. А теперь оцените мою любезность: я позволяю вам провести ночь в гостиной на диване. Ради Марии. Время позднее, и номер в мотеле вы сейчас не найдете.

— Вы не должны создавать для себя неудобства…

— Я никому ничего не должна, просто я так решила. Хотите — оставайтесь, не хотите — не надо. Только решайте быстро, потому что я иду спать.

— Спасибо, это очень любезно с вашей стороны.

— Скажите спасибо Марии. В гостиной страшный бардак. Если что-то будет мешать, можете сбросить на пол. Вы мне уже продемонстрировали, как вы это умеете.

— Обычно я не столь примитивен в общении.

— Главное, никакого общения со мной. Вход на второй этаж воспрещен, verstehen? [19] У меня в тумбочке лежит пистолет, и, если что не так, я умею с ним обращаться.

— Зачем убивать курицу, которая несет золотые яйца?

— Курица здесь, а яйца там. В багажнике машины. Яйца все равно достанутся мне, даже если курица погибнет.

— Опять угрозы?

— Я не сторонница угроз. Просто хочу, чтобы вы обращались со мной любезно. Очень любезно. И не строили на мой счет никаких иллюзий. В таком случае между нами возможны деловые отношения. Я ничего не обещаю, но, если вы будете вести себя прилично, возможно, я даже сумею побороть свои предубеждения.

* * *

Утром он проснулся оттого, что кто-то пыхтел у его щеки, как паровоз. Он открыл глаза и увидел маленькую девочку. Она стояла перед диваном на коленях, разглядывая его очень внимательно и буквально нос к носу. За ее спиной брезжил слабый свет, и Сакс подумал, что еще и семи нет. Он спал меньше четырех часов и сейчас был не в состоянии пошевелить пальцем. Он хотел снова закрыть глаза, но устремленный на него взгляд не позволил это сделать. Он напрягся и сообразил, что перед ним дочь Лилиан Стерн.

— Привет, — сказала она, восприняв его улыбку как приглашение к разговору. — Я думала, ты никогда не проснешься.

— И давно ты так стоишь?

— Примерно сто лет. Я спустилась за своей куклой и увидела тебя. Ты такой длинный, ты знаешь это?

— Знаю. Про таких говорят «жердь».

— Мистер Жердь, — задумчиво произнесла девочка. — Хорошее имя.

— А тебя, конечно, зовут Мария.

— Не все. Вообще-то мне больше нравится Рапунцель. [20] Правда, лучше?

— Намного. И сколько же вам лет, мисс Рапунцель?

— Пять и три четверти.

— Пять и три четверти. Отличный возраст.

— В декабре будет шесть. Мой день рождения сразу после Рождества.

— Значит, ты получаешь подарки два дня подряд. Надо быть очень смышленой, чтобы так подгадать.

— Некоторым везет. Так говорит моя мама.

— Если тебе пять и три четверти, ты, наверно, уже ходишь в подготовительную школу?

— Конечно. Мы занимаемся в классе сто четыре у мисс Каку. Все ее называют мисс Куку.

— Она похожа на ведьму?

— Я бы не сказала. Она еще не такая старая. Правда, нос у нее длинный-предлинный.

— Тебе, наверно, надо собираться в школу, если ты не хочешь опоздать?

— Глупенький, сегодня же суббота.

— У меня ветер гуляет в голове. Даже не помню, какой сегодня день.

Сакс уже окончательно проснулся. Он спросил, как насчет завтрака, и, услышав в ответ, что Мария умирает с голоду, без лишних слов влез в туфли. Он заглянул в ванную, после чего отправился на кухню. Первое, что он увидел, были пачки денег — они лежали там, где он их вчера оставил, пять тысяч долларов. Странно, что Лилиан не забрала их. Что это было: рассеянность как следствие усталости или обдуманный шаг? Пользуясь тем, что девочка в ванной, Сакс убрал деньги в шкафчик.

С завтраком сразу вышла заминка. Молоко скисло (отпала каша из кукурузных хлопьев, заказ № 1), а яиц в холодильнике и вовсе не нашлось (отпали гренки и омлет, заказ № 2 и № 3). После того как из пакета с белым хлебом он выбросил четыре заплесневелых ломтя, они сошлись на тостах с клубничным джемом. Из морозилки Сакс извлек покрытый снегом пластиковый контейнер с апельсиновым соком. Настоящего кофе он не нашел, но после тщательных поисков наткнулся на банку растворимого без кофеина. Выпив горьковатой бурды, он закатил глаза и схватился руками за горло, что вызвало у Марии радостный смех. Вдохновленный своим успехом, он согнулся пополам и начал выписывать кренделя, издавая при этом жуткие сдавленные звуки. «Яд… — прошептал он и повалился на пол. — Эти негодяи меня отравили!» Мария так и зашлась, но стоило ему сесть на место, как ее веселье сменилось озабоченностью.