Книга Поцелуй богов, страница 22 – Адриан Антони Гилл

Другая секция содержала книги, которые выбирают сами дети, бесконечно разнообразные книги, которые делают вид, что сами вовсе не книги. Это комиксы и целые конструкции, из них торчат куски проволоки и пушистые шкурки, пахучие вклейки, бибикалки и гуделки. Дети покупают их в качестве игрушек второго эшелона.

— Выбирай все, что хочешь, — неестественно громко заявила какая-то мамаша. — Как насчет вот этого? В твоем возрасте мне очень нравилось.

О чем так хлопочут взрослые? Что такого необыкновенного в книгах, если предполагается, что каждый обязан продраться сквозь «Упадок и разрушение Римской империи», в то время как тебе в четверть меньше лет, чем Гиббону [24] , когда он задумал свой труд? Почему литература отличается от остальных взрослых удовольствий? И что такого содержится в книгах? Все потому, думал Джон, что родители считают детей томиками с кофейного стола, а детство — романом из эпохи Эдуардов.

Из складского помещения сквозь аккорды Дейва Брубека [25] раздался приглушенный шум.

— Сходите посмотрите, что там творит Клив, — подняла из-за конторки глаза миссис Пейшнз.

Клив метался в четырех стенах, расшвыривая упаковочные коробки, лицо сделалось бордово-крапчатым, как у только что родившегося плода. Губы в крошках от пирожных раззявлены, глаза выкатились и заплыли, язык синий, как у попугая, высунут наружу, колени подгибаются. Одной рукой он держал разодранную газету, а другой яростно, но тщетно пытался бить себя по спине. Джон толкнул дверь как раз в тот момент, когда обессилевший Клив в отчаянии навалился на ручку и та угодила бедняге в солнечное сплетение, вследствие чего Клив изрыгнул комок липкого теста прямо в плакат с изображением Мартина Эмиса, к ухмыляющейся ноздре которого субстанция благополучно и приклеилась. Клив рухнул и обмяк, как выброшенная на берег морская свинка.

— Ты в порядке? — довольно некстати спросил Джон.

Клив помотал пальцем, что означало: «Отстань». И, навалившись на ящик с папками, судорожно пытался продохнуть.

— Вот это бабец. — Клив приподнял пунцовое лицо, кашлянул и утер слюну с подбородка. — Класс.

— Ты поперхнулся из-за какой-то женщины? — Джон оглянулся, пытаясь понять причину приступа.

— Твоей.

— Почему моей?

— Еженедельник. — Клив пододвинул скомканную газету.

— Несильный взрыв газа в Кэмдене — пострадавших немного.

— Переверни.

Потрясение Джона оказалось совсем иного рода.

— О Господи!

— Вот он, бабец. Ты почему мне не сказал?

— Господи! Кто-нибудь еще видел?

— Дурацкий вопрос. Это же «Ивнинг стэндард». Увидят миллионы людей. Ты сам-то хоть в курсе, кто эта деваха? — Клив ткнул пальцем в фотографию.

— Боже мой… Петра… Как ты считаешь, она заметит?

— Заметит? Да ты… ты… — Клив чуть не поперхнулся опять. — Ты трахнул самую красивую женщину в мире. Признайся, что натянул. Ну, естественно. Мне даже страшно об этом подумать. Фотографию, как вы милуетесь, опубликовали в газете, а ты беспокоишься, заметит твоя Петра или нет.

— Мы совсем не милуемся. Просто в приятельских отношениях.

— Че-го?.. Совсем повредился? Посмотри на себя и на нее. Такое впечатление, что я ощущаю запах простыней. Прижать вас потеснее — прямо доноры органов. Только не убеждай, что это что-нибудь другое, а не языки.

— Боже мой, Клив, что же теперь делать?

— Уходи в отставку, приятель. У тебя отныне все покатится под гору. В двадцать шесть лет ты достиг всего, на что способен человек: впорол Ли Монтане, реализовал мечту — наколол Елену Троянскую. Теперь коротай жизнь в кресле-качалке и тешься воспоминаниями. Естественно, слупи с нее алименты, а рассказ продай в «Ньюс оф зе уорлд».

— Заткнись, Клив. Что мне делать, если это увидит Петра?

— Петра? Позабудь о ней, старина. Сейчас вы с ней в разных лигах. Она до того, а ты после. — Клив кашлянул на волосы Ли. — Петра — до того, как у тебя еще не слишком ладилось со звездами, до газетной легенды.

— Клив, правда, отстань. Это очень серьезно.

— Ладно, ладно. Я все понимаю. Еще не дошло. До меня тоже. Никак не могу поверить. Здорово ты влип, приятель.

— И хочу выбраться. Но ты мне не в помощь: считается, что ты мой товарищ.

— Чудесно, чудесно. О’кей. — Клив выпрямился, почистил рукой рубашку и вдруг пригвоздил своими большими ладонями плечи Джона к двери. — Скажи мне одну вещь. Mano o mano [26] .

— Не спрашивай.

— За пределы этой комнаты ничего не выйдет.

— Клив, не спрашивай.

— Я должен. Мне надо знать. Хочу умереть настоящим мужчиной. И обязуюсь, больше никогда об этом не упоминать. Строго между нами. Но ты обязан мне рассказать: она так же хороша, как выглядит?

— Клив!

— Ну, естественно. Так я и знал. Расскажи мне подробности.

— Клив!

— Господи! Хоть чуть-чуть. Что-нибудь! Она холодная или горячая? Бреет волосы на лобке?

— Клив! — Джон попытался его оттолкнуть.

— Даже не говори. Просто кивай. Или только смотри, если я угадал. Это она на тебя насела? Она пихала палец тебе в зад и массировала простату, точно это большое головоногое?

— Моя простата не похожа на большое головоногое. Господи Иисусе, Клив!

— Именно! Так и говори: «Господи Иисусе», если я угадал. Ты поимел ее раком? Она раздвигала свои прекрасные ягодицы? А плотненькая, влажненькая вульвочка смотрела на тебя, как морской моллюск? Когда ты в нее вошел, она вопила, точно голодная серебристая чайка? — Клив заговорил хриплым шепотом: — Она тебя умоляла? Ну, признайся мне, Джон.

Джон закрыл лицо руками и застонал.

— Не покидай меня, Джон. — Клив потряс его за плечи. — Продолжай. Так близко к богине мне никогда не подойти. Хватит до конца жизни для долгих зимних мастурбаций. Признаю, я зануда. Так сжалься над несчастным занудой. Как насчет оргазмов? Были? Ну конечно, ты ведь такой жеребец. Один или много?

Джон оттолкнул его в сторону к стене, но рука с отчаянной поспешностью ухватила за горло.

— Клив, это ненормальность. Ты ненормальный. Я в глубоком дерьме, а ты валяешь дурачка-онаниста.

Они ковыляли по комнате: Джон тяжело впереди, Клив, хватаясь за грудь, поспевал сзади — лицо красное, губы и глаза сальные.

— Она садилась тебе на лицо и ерзала своими душистыми, мохнатыми гениталиями, пока ты не чувствовал, что тонешь в вожделении? А еще?..