Онлайн книга «Государство и светомузыка»
|
Офицер почтительно щелкнул шпорами. — Госпожа Гагемейстер Генриетта Антоновна велели сопроводить. Для концерта все готово… Ходу оказалось не более пяти минут. Они перешли мост и остановились у добротного двухэтажного дома. Набережная была запружена экипажами. Хорошо одетые господа молодцевато выпрыгивал из них, шумно приветствовали друг друга, выносили на руках укутанных в меха дам. Давно не выступавший Скрябин почувствовал себя неуверенно. Сумеет ли он угодить всем этим людям, отработает ли щедрое вознаграждение, не выйдет ли вообще какого-нибудь конфузу? Щеголеватый гусар ловко провел Александра Николаевича сквозь сутолоку и неразбериху. Они оказались в гулком светлом вестибюле. Дюжий дворецкий принял у Великого Композитора шубу. Какая-то женщина, эффектная, яркая, лет тридцати шести по виду, в белом открытом платье, приветливо улыбаясь, шла ему навстречу. Она протянула обе руки, и он принужден был дотронуться до ее атласных длинных перчаток. — Спасибо, друг мой, что приехали… почтили нас своим присутствием. Пойдемте, я покажу вам залу. Отдавши распоряжение никого не впускать без команды, она ввела его в круглую гостиную. Обеденный стол был убран, все свободное пространство уставлено развернутыми к роялю стульями и креслами. Баронесса грациозно опустилась на диван и указала Великому Композитору на место подле себя. Александр Николаевич неловко плюхнулся на пружинящую поверхность. Не рассчитав движения, он потерял равновесие, проехал по скользкой обивке и ткнулся головой в ароматное пышное плечо. Генриетта Антоновна прикрыла улыбку веером. — Право же, все будет хорошо… о вас наслышан… публика благожелательна… Скрябин, однако, никак не мог выйти из препротивного состояния. — Кажется, я измял эту подушечку! — лихорадочно произнес он. — Сюда можно пересесть? — Он ткнул пальцем в соседний диван. — Это можно взять? — Он протянул руку к какой-то висевшей на стене безделушке, и все соседние сразу осыпались на пол. — Ах, я сделал у вас беспорядок! — Он кинулся подбирать и раздавил каблуком стекло. Баронесса сочла за лучшее оставить маэстро в одиночестве. — Осваивайтесь… желаю успеха… я выйду к гостям… Одарив Великого Композитора блистательнейшей из улыбок, она легчайше выскользнула. Дом был полон. Военные и штатские, статские и непременные, духовные и сановные прогуливались об руку с декольтированными, усыпанными драгоценностями дамами, тесно сидели на широких подоконниках, курили, стряхивая пепел в кадки с растениями, и оживленно переговаривались… Приветствуя вновь прибывших, она изящно протягивала ручку для поцелуя и откидывала прекрасную головку с отросшими и изумительно уложенными волосами. Гости застывали на месте и некрасиво раскрывали рты. Куда подевался строгий (хотя и весьма миловидный) генерал-квартирмейстер?! Вместо него была смутно знакомая им красавица, женщина во плоти, созданная Всевышним для любви и материнства. Она и сама с удивлением осознавала произошедшую в ней перемену — все казарменное и солдатское отодвинулось куда-то страшно далеко, она упивалась своей цветущей женственностью, источала ее, струила во всех направлениях. Обострившаяся интуиция предсказывала новые и непростые переживания, и она безоглядно стремилась им навстречу. Выведенный камердинером на люди престарелый Карл Изосимович, и вовсе не узнав жены, попытался, расшаркнувшись, ей представиться. Находчивая хозяйка дома мгновенно перевела прилюдную неловкость в остроумнейшую со стороны супруга шутку. Недоумевающий ветеран сорвал веселые аплодисменты и одобрительные возгласы свидетелей нестандартного происшествия… Великий Композитор тем временем получил неожиданную поддержку. Случившаяся между гостей профессор Петербургской консерватории Анна Николаевна Есипова, проникнув в залу, немало помогла Александру Николаевичу. Вынув из-за корсажа металлическую плоскую фляжку, она дала ему глотнуть чего-то крепкого и сладкого, добрая женщина слазила под рояль и ловко подкрутила вихляющую педаль, она спросила его о намеченной программе и вызвалась сопровождать выступление. Оттягивать и далее было никак невозможно. За дверью слышался глухой ропот, нетерпеливый кашель и требовательное сморкание. На бронзовую ручку то и дело нажимали — она ходила ходуном и угрожающе скрипела. Анна Николаевна заботливо обдернула на Скрябине сюртук, глотнула из фляжки сама и, высунув наружу сухощавую голову на длинной шее, велела гостям входить и рассаживаться. Какая-то ревущая безликая масса хлынула, заполнила собою все, потом начала уплотняться и складываться вдвое по высоте. Зрители рассаживались, бесцеремонно направляли на Александра Николаевича лорнеты, бинокли и подзорные трубы. Великий Композитор стоял, облокотившись на шредеровский рояль (он не любил их, предпочитая стенвеи). Пристально вглядываясь в клубящийся сиреневый туман, он начинал различать отдельные лица, весьма странные, меняющие свою величину и пропорции. Выплыл, покачиваясь, профиль восемнадцать лет как почившего Владимира Никитича Кашперова, человека беззлобного и беззубого, автора с треском провалившейся оперы «Мария Тюдор». Усопший, в новеньком вицмундире с развалившейся гвоздикой в петлице, поворотясь к оплывшей синелицей даме, водил желто-черным пальцем по ее разломанной шее. Дамою была задушенная читателем-разночинцем Александра Александровна Винницкая-Будзианик, авторесса множественных толстых романов о пользе воздержания на природе… Друг Ивана Тургенева и соперница Полины Виардо, общественная деятельница и попечительница Анна Павловна Философова, на похоронах которой ему довелось играть в прошлом году, слала Александру Николаевичу воздушные поцелуи из последнего ряда. Сам Иван Сергеевич, невозмутимый и холодный, сидел рядом с ней и проглядывал газету… Окажись на месте Скрябина кто-нибудь другой, он непременно упал бы в обморок или выбежал прочь, хуже того — он мог бы потребовать врача и быть увезенным санитарами в белой карете, Великий Композитор же, вскормленный сгущенным молоком классической метафизики, воспринял явившиеся ему тени как несомненное поощрение и добрый знак из близкого его душе мира, неоднозначного и непознанного. Уже сосредоточенный и уверенный в себе, почти физически ощущая огромный свой потенциал, он, пригнувшись, сидел за роялем и пока беззвучно ласкал клавиши (Так опытный жокей перед ответственным заездом ласкает лошадиный круп, уговаривая животное быть послушным и не упрямиться). Анна Николаевна Есипова, тонкий психолог и конферансье в юбке, мгновенно распознав публику как праздношатающуюся, начала с музыкальных анекдотов, балансирующих на грани приличия. Аудитория, жевавшая поначалу принесенные с собою конфекты и без стеснения флиртовавшая, сразу переключилась на внимание и буквально ловила каждое слово рассказчицы. Взрывами смеха и аплодисментами были встречены забавные истории о близоруком Листе, перепутавшем как-то смазливую служанку с собственной бабушкой, Шопене, угодившем за драку в полицейский участок, Бетховене, не потрудившемся застегнуть брюки. |