Книга Готический роман. Том 1, страница 86 – Нина Воронель

Ури поднес к глазам ключик, зажатый в его ладони, и проверил номер, выдавленный на крошечной его головке. Сомнений не могло быть – это был номер его почтового ящика. Значит, тот второй – Ури опять пощупал наколенный карман, убеждаясь, что второй ключик никуда не исчез, – о Господи, конечно! Второй ключик мог выпасть только из кармана куртки Карла! Быстро подавив первое побуждение тут же поделиться этой новостью с Инге, Ури ласково коснулся губами ее волос. Она уже справилась с судорогами безудержного смеха и прильнула к нему, зарывшись лицом в прореху его распахнутой на груди рубахи. Ури провел ладонью вдоль изгиба ее спины и почувствовал, как она всей кожей ластится к нему. Но ему сейчас было не до ласк.

– А как ты со своим Карлом сообщалась? – спросил он.

Инге вздрогнула и отпрянула от него, словно он ее ударил. Голова ее скатилась с его груди на прикроватный коврик, руки соскользнули с его плеч. Ури не хотел ее обижать, но сейчас ему важно было получить ответ.

– Он тебе звонил или писал?

Она помедлила и сказала глухо:

– Господи, ты опять о Карле? Я думала, что на сегодня с ним покончили.

– Но все-таки – как он назначал тебе свидания – по телефону?

– Я никогда не звонила ему, и он никогда не звонил мне: это было первое условие продолжения наших встреч, которое он мне поставил.

– Как же ты его находила?

– Никак, я даже не знала, в каком городе он жил.

– Но как-то ты с ним встречалась?

– Инициатором каждого свидания был только он.

– А как он с тобой договаривался, если он никогда тебе не звонил?

– Он писал мне короткие записочки на почтовый ящик.

Конечно – Гюнтер фон Корф всегда предпочитал анонимность переписки через почтовый ящик! Очень интересно! Однако нужно было выяснить главное – в каком городе этот почтовый ящик искать.

– А если бы ты опоздала получить такую записочку?

– Я бы не могла опоздать – я ходила на почту по два раза в день.

– А когда он попал за решетку, ваша переписка прекратилась?

– В каком-то смысле – да. Свиданий он мне больше не назначал.

– А в каком-то смысле – нет?

– Ну да.

Она сказала что-то еще, но голос ее порой так затихал, что Ури не расслышал. Он слегка тряхнул ее за плечо:

– Что ты сказала?

– Я сказала, в каком-то смысле – нет.

– То есть он тебе продолжал писать?

Инге немного оживилась и произнесла почти внятно:

– Примерно раз в полгода в ящике была крохотная записка.

– Что же он писал?

– Почти одно и то же: «Жди меня. И сохраняй этот ящик».

– Ты по-прежнему ходила на почту два раза в день?

– Нет, гораздо реже. Ведь для этого надо было ездить в Гейдельберг.

– Почему в Гейдельберг?

– Я жила там последний год перед арестом Карла.

Похоже, она опять начала засыпать после каждого слова, так медленно она говорила.

– А что ты делала в Гейдельберге?

Инге не ответила, плечи ее обмякли, она ровно дышала, прижимаясь щекой к жесткой щетине коврика для ног. Зажав в кулаке свой ключик, Ури осторожно поднялся с пола, достал из наколенного кармана второй ключик и положил на ладонь рядом с первым. Они лежали рядом – неразличимые, как близнецы, маленькие хранители чужих секретов, изощренные завитки человеческой изобретательности. Разницу в них можно было заметить, только внимательно присмотревшись к тонкой вязи цифр, сплетающихся в пятизначный номер на округлой поверхности каждой головки. Там, рядом с гирляндой цифр, стояла одна буква: на ключике Ури – «В» – Вормс, на новом ключике – «Г» – весьма возможно, что Гейдельберг. Оставалось только съездить туда и проверить, есть ли в этом ящике какие-нибудь письма.

Возможностей для неудачи такой экспедиции было не счесть: в ящике может не быть никаких писем, ключ может оказаться неподходящим, город может оказаться не Гейдельбергом, ящик мог давно сменить владельца. Спрашивать что-либо у Инге было бесполезно – она спала глубоким сном, и Ури стало жалко оставлять ее на холодном полу. Он снял покрывало, откинул край перины и, подхватив Инге под плечи и коленки, рывком переложил ее на кровать. Когда он стал стаскивать с ее ног неуступчивые резиновые сапожки, она открыла глаза и сказала внятно:

– Будильник.

И тут же опять закатила глаза под веки так плотно, что даже тень от ресниц на щеке не дрожала. Ури неназойливо щекотнул ее за ухом:

– На который час будильник?

Она прошептала в подушку:

– На пять – День Охотника. Одну тушу – в станционный ресторан, и две – на колбасную фабрику.

И тут же заснула так крепко, что ничего не оставалось, как укрыть ее периной и погасить свет. Ури подошел к окну, чтобы задернуть штору, прикидывая по пути, что раз завтра – День Охотника, то ни фрау Штрайх, ни Клауса в замке не будет. А значит, кому-то из них двоих – или ему, или Инге, – придется оставаться с Отто. Ури очень не хотелось целый день ублажать капризного старика, да к тому же он обещал срочно свезти в чистку пиджаки и брюки Карла. Конечно, страх Инге, что кто-то явится завтра в замок искать следы Карла по наводке Руперта Вендеманна, казался Ури совершенно несостоятельным, однако все могло случиться. За кого за кого, но за Руперта Ури бы не стал ручаться – он мог служить и полиции, и «им», и обоим.

А уж если везти вещи в чистку, это должен был сделать Ури, – никто не удивит, что он заботится о своем гардеробе. Тем более что это дало бы ему удобную возможность смотаться в Гейдельберг и проверить почтовый ящик Карла. По всему раскладу ему получалось очень кстати развезти также и заказанные на завтра свиные туши. Беда только в том, что этих бедняг предстояло еще забить, – Инге наверняка не успела сделать это в интервале между проигранной схваткой с Рупертом и несостоявшимся сожжением одежды Карла. Выходило, что если он хочет утром уехать из замка без помех, то должен преодолеть свое отвращение к крови и забить свиней собственноручно.

Он прижался лбом к холодному стеклу, закрыл глаза и, мысленно заставив себя запустить хитроумный механизм гильотины, прошел в воображении через все мучительные фазы работы мясника, – стремительно упал нож, в предсмертном ужасе завизжала свинья, и поток крови хлынул в мраморную ванну. К его удивлению, ничего особенного с ним при этом не произошло – в ушах не затрещали автоматные очереди, к горлу не подкатила предрвотная тошнота.

«Ну и отлично, не стану ее будить, а сам попробую управиться с теми свинками, которых она наверняка уже отобрала на завтра», – безрадостно, но твердо решил он и открыл глаза. Открыл и тут же закрыл: что-то с ним все же было не в порядке – может, перебрал коньяка? Ему на миг привиделось, что ошалевшее стадо свиней ритмично, словно под музыку, мечется по двору в шутовском хороводе. Он опять открыл глаза, но карнавальное видение за окном не исчезло. Напротив, по мере привыкания глаз к темноте в нем стали обозначаться вполне реалистические подробности вроде знакомых розовых пятачков и острых трубчатых ушек, то тут, то там выхваченных неверным лунным светом из плотной свиной массы.