Онлайн книга «Прекрасная толстушка. Книга 2»
|
— Но ведь когда-нибудь ему придется это сказать… Или вы думаете, что ваш муж скоро поправится? — А что, это полностью исключено? — История медицины знает подобные случаи… Но при таком обширном кровоизлиянии… Вы хоть понимаете, что вам предстоит? — Догадываюсь, — сказала я. — Боюсь, что даже не догадываетесь… Инсульт инсульту рознь. Бывают более легкие случаи, а бывают такие, как ваш… Тут возможны лишь некоторые улучшения… Он изучающе посмотрел на меня и отрицательно покачал головой. — Вряд ли они вас устроят… Например, он сможет сидеть, потом, может быть, вставать и делать несколько шагов по дому… Но при этом скорее всего он будет приволакивать левую ногу. Левая рука у него, вероятнее всего, так и останется обездвиженной… Разумеется, и речи никакой не может быть, чтобы он вернулся на флот. Инвалидом первой группы он останется на всю жизнь при любом раскладе… А это значит, что вам предстоит жить только на его пенсию, которая не будет столь велика, как этого хотелось бы… — И что вы мне предлагаете? — спросила я. — Я не могу вам ничего предлагать — это ваша жизнь и вы вольны распоряжаться ею как захотите… Я понимаю, что могу вас обидеть, но мой врачебный долг проинформировать вас, что существуют специальные лечебные заведения, где такие больные, как ваш муж, могут находиться до самого конца… — Это значит, что вы ему отказываете в малейшем шансе на выздоровление? — спросила я, стараясь не повышать тона. — Я не Господь Бог, чтобы кому-то что-то давать или в чем-то отказывать. Я делаю что могу. В данном случае я говорю только о вас. — Что обо мне говорить, я здорова, — перебила его я. — Это сейчас вы здоровы! — Он повысил тон. — Сейчас вам кажется, что вы справитесь. И сына вырастите и мужа на ноги поставите. Дай вам Бог. А если не поставите? Если промучаетесь несколько лет, а он не поднимется? Вы подумали, что с вами будет? Если он не оправдает ни одной вашей надежды? А если вы на нервной почве свалитесь? Кто будет вас кормить? Левушка? — Зачем вы меня запугиваете? — Я просто хочу, чтоб вы знали, на что идете… — И все-таки — есть у него шанс или нет? — То есть сможет ли он в один прекрасный день встать, отряхнуться и стать прежним Родькой, блестящим офицером, великолепным гитаристом и душой компании? Такого шанса у него нет, если, конечно, Господь не явит чуда… — А если чудо произойдет? — Это уже не по моему ведомству, Мария Львовна, — развел руками главврач. Так мы с ним в тот день ничего не решили. Родион оставался в госпитале. Я не знала, что предпринять… 12 Через несколько дней я позвонила в Москву, Татьяне. Больше посоветоваться мне было не с кем. Она была в курсе моих печальных дел. Я ей часто писала письма. — Возвращайся, — сказала Татьяна, выслушав меня. — Перевози его в Москву. Врачи, я думаю, здесь не хуже… — Танька, — всхлипнула я. — Ты одна меня понимаешь… Дело в том, что за день до этого мы поссорились с Тасей. Мы сидели у меня на кухне, пили коньяк, принесенный ею из офицерского буфета, и обсуждали мою безрадостную жизнь… — Да я по себе знаю, как это быть при муже и без мужика, — сочувственно сказала Тася, выпуская тугую струю дыма в приоткрытую форточку. — Откуда же ты знаешь? — удивилась я. — Да когда мой начал хорошо пить, ты думаешь, он хоть на что-нибудь был способен? — Ну и как же ты обходилась? — Да вот обходилась… — усмехнулась Тася. — Перешла на самообслуживание… Целый год так жила… Она с вызовом посмотрела на меня, готовая дать отпор на любую мою неправильную реакцию. Я в ответ понимающе покачала головой. — Что же ты его раньше не бросила? — А что ты своего не бросаешь? — недобро прищурилась Тася. — Дурой была, потому и не бросила. Все надеялась, что он завяжет… Он ведь каждое утро обещал, что все, в последний раз, вот только здоровье поправит — и шабаш, на всю жизнь… Только здоровье. Ведь если не опохмелиться, то и умереть можно… А я, как девочка, каждый раз ему верила… Дура, просто дура! Но все-таки была надежда… — А у тебя?.. Мы печально выпили еще по одной. Тася, достав из трех литровой банки, принесенной ею же, соленый огурец и, смачно откусив половину, с громким хрустом принялась жевать. Остатки огурца она плюхнула обратно в банку. — Знаешь медицинские частушки? — спросила она с набитым ртом. — Таська… — осуждающе покачала головой я. — А чего? Жизнь есть жизнь! Что же нам теперь, и рта раскрыть нельзя? Что, твоему Родечке — дай Бог ему поправиться — легче станет, если мы будем молчать, как рыбы об лед?.. Похоже было, что Тася клюкнула где-то и до меня. Я не стала с ней препираться. В конце концов, она не со зла, решила я. А без нее мне было бы во сто раз тяжелее… — Ты слушай, слушай. Частушки прямо про нас с тобой: Подружка моя, передай по рации, третий месяц у меня нету менструации… Она икнула. — Ой это еще не про нас. А вот про нас. Значит, одна поет: Подружка моя, не снесу я факта, мой миленочек вчера умер от инфаркта! — Ой! Таська снова икнула, глотнула огуречного рассола прямо из банки и продолжила: — А другая ей отвечает: Подружка, из беды ты не делай культа, твой миленок от — инфаркта, а мой — от инсульта… Очевидно, по моему лицу она все же поняла, что не то сморозила, и пробормотала, как бы извиняясь: — Не бери в голову, Маруся. Жизнь есть жизнь, а из песни слова не выкинешь! Давай еще по граммулечке! Она налила, выпила, не дожидаясь меня, и зажевала своим надкушенным огурцом, выловив его из банки. — А вот у нас в деревне, — сказала она, — у одной боевой бабочки тоже мужика парализовало… — Ну и что? — А ничего? Жила в свое удовольствие. Ни одного не пропускала… — Да… Да как же она могла? — от возмущения у меня перехватило дыхание. — А вот так и могла! — с неожиданной злостью отрезала Тася. — С него, говорит, хватит того, что я его кормлю да каждый день из-под него убираю… А мою молодую жизнь заедать я ему не позволю. И потом, говорит, ему же все равно не нужно… Не пропадать же добру! — Знаешь что, — по возможности спокойно сказала я, — чтобы я об этой суке больше не слышала! |