Онлайн книга «Заложники любви»
|
— Смолкни, падаль завистливая! Найда истерично взлаяла, а Фомин запустил в угол только что опорожненную банку из-под килек в томатном соусе. Банка отскочила от стены и закрутилась волчком, разбрызгивая по полу остатки томатного соуса. Когда она остановилась, Джек неторопливо поднялся и стал методично слизывать красные пятна. Найда из своего угла, трусливо и глухо, одной грудью рычала. КИНИКИ, ЦИНИКИ (гр. kynikoi, лат. cynici) — последователи философской школы, основанной в IV в. до н. э. Антисфеном и названной по месту в Афинах, где происходило обучение (kynosarges); к. отвергали нравственные общественные нормы и призывали к аскетизму, простоте и возврату к природе, считая это средством достижения духовной свободы. ЦИНИЗМ (гр. kynismos) — бесстыдство, наглость, грубая откровенность, вызывающе-презрительное отношение к общепринятым нормам нравственности и морали. ЦИНИК — 1) циничный человек; 2) ЦИНИКИ — см. киники. (Словарь иностранных слов, М., 1984 г.) После второй стражи Фомин возвращался в сторожку около двенадцати часов ночи. Обычно он оставлял свет в сторожке, потому что кооперативного электричества ему было не жалко, а возвращаться, когда окна светятся, веселее. Так было и в тот день. Но, когда он вернулся, окна сторожки были темны. Как человек, не обладающий богатым воображением, он не был труслив и рассуждал так: «Или пробки перегорели, или лампочка накрылась… А другой нет. Хреново будет в темноте сидеть». Вынырнул из темноты Джек, подбежал было к сторожке, но что-то насторожило его, он замер и зарычал, вздыбив шерсть на загривке. Подкатила откуда-то из-за кустов Найда и, не разобравшись что к чему, залилась визгливым лаем. — Во, блин! — удивленно воскликнул Фомин. — Кто-то вперся. Он ни секунды не сомневался, что это кто-то из сегодняшних дружков-собутыльников вломился в сторожку и завалился спать на его матрацах. — Ну, блин! Сейчас я кому-то покажу, как без стука входить! Вперед, Джек! Когда вспыхнул в сторожке свет, сидевшая на кровати Анна Сергеевна сдавленно ахнула и закрыла лицо маленькими пухлыми ладонями. — Здрасьте, — ухмыльнулся Фомин. — Замолкни, падла! — крикнул он Найде и отшвырнул ее ногой в угол. Джек, узнав знакомый запах, приветливо размахивал тяжелым хвостом. — Кончай шестерить, — потрепал его по загривку Фомин. — Ты чего без света сидишь? — Я? — переспросила Анна Сергеевна и указала взглядом в угол, на обшарпанный канцелярский стол. — Я навестить тебя пришла, Вася… Стол был укрыт белоснежной скатертью, уставлен сервизными тарелками с красной рыбой, копченой колбасой, помидорами, яблоками, виноградом. Золотилась румяная корочка курицы, сверкала серебряная фольга на шампанском, и янтарным огнем мерцал коньяк. Какая-то зелень была навалена грудой. Стояли до неправдоподобия чистые рюмки и бокалы. — Ага, родительский день, — ухмыльнулся Фомин и сглотнул слюну. — А чего без света сидишь? — Я искала, чем окно занавесить… У тебя даже газеты нет, — слегка задыхаясь от волнения, не своим голосом произнесла Анна Сергеевна. — А на хрена мне занавешиваться? Я фальшивые деньги не печатаю. А ну пошел! — прикрикнул он на Джека, который потянулся носом к столу. — Ты смотри, скатерть, коньяк! Что, у тебя «чернила» кончились? — Понимаешь, Вася, я хотела как-то торжественно… — Ты бы оркестр наняла, вот было бы торжественно! Как на похоронах… — На эту тему нельзя шутить… — Она суеверно поплевала через плечо. — Васенька, давай хоть чем-нибудь окошко занавесим. — Да ладно, занавесим потом… — откликнулся Фомин. Он сколупнул коньячную пробку и кивнул на табуретку. — Давай, садись сперва. — Может, лучше стол сюда, к кровати придвинем? — смущенно предложила Анна Сергеевна. — Да кто тебя увидит… К стенке сядь, если так боишься… Тебе коньяку или «шампуню»? — Да не боюсь я ничего, Васечка, поэтому и пришла, — прерывисто, как дети после плача, вздохнула Анна Сергеевна. Она тяжело поднялась, и кровать со стоном и скрежетом выпрямилась. — Табуретки у тебя хлипкие… Анна Сергеевна все-таки настояла на своем, и они занавесили окно его старой рубашкой, подаренной ему кем-то из дачников. Только после этого Фомину удалось налить себе коньяка, а Анне Сергеевне — шампанского. Но едва он торопливо чокнулся и плавно понес рюмку ко рту, как внезапная мысль пронзила его, и он поставил рюмку на стол и въедливо прищурился на Анну Сергеевну. — Анюта, а с чего это ты приперлась, если выгнала меня и велела больше не приходить? Анна Сергеевна поставила свой бокал на стол и, уже убирая руку, совершенно машинально прихватила ломтик колбасы и неуловимым движением кинула его в рот. — Не надо так однобоко толковать… Все можно перевернуть. Я просто сделала тебе замечание, что нельзя так запускать себя, что можно хоть раз в неделю помыться, переменить белье… Но я была не права, я просто не представляла, в каких условиях ты живешь… — Не то! — кровожадно воскликнул Фомин. — Ты еще говорила! Другое! — Но ведь действительно нельзя в таком виде… — замялась Анна Сергеевна, комкая угол скатерти. — Что нельзя? — зловеще переспросил Фомин. — Нельзя… — Она снова машинально кинула в рот кусок колбасы. — В таком состоянии тебе нужно было немножко отдохнуть, а ты требовал еще вина… Я просто испугалась за твое здоровье. Ты был такой бледный… — Ага! Больной был! — торжествуя, воскликнул Фомин. — Поэтому ты меня и выгнала? — Я тебя не выгоняла, ты сам ушел. Ты сказал: «Раз так, я пошел!» — А ты? — А я сказала: делай, как хочешь… — И все? — вкрадчиво спросил Фомин. На верхней губе и на висках Анны Сергеевны выступила испарина. — Ведь у меня тоже есть нервы, Васенька… — Короче! — неумолимо требовал Фомин. — Я сказала, что если ты уйдешь, то можешь не приходить… — Ага! — Фомин удовлетворенно крякнул и сверкнул глазом на рюмку. — А говоришь, не выгоняла! — Но ведь ты мог не уходить, Васенька! — Кто же после таких слов останется? — Он снова взглянул на рюмку. — А теперь, как я понимаю, ты мириться пришла? — Понимай как хочешь… — Что значит, как хочешь? Мириться или не мириться? — Ну, мириться… — Анна Сергеевна отщипнула виноградинку. Это другой разговор! — Фомин подхватил свою рюмку и чокнулся о стоящую рюмку Анны Сергеевны. — Тогда поехали… — Он выпил, с шумом втянул в себя воздух и продолжал: — А чтоб помириться, что нужно сделать? |