Книга Евангелие от Пилата, страница 11 – Эрик-Эмманюэль Шмитт

— Замолчи! Замолчи раз и навсегда.

Не думаю, что он был виновен в том, что слух так быстро распространялся. Не сомневаюсь, что слух разрастался сам собой, поскольку евреи, как всякий народ, судят о всех вещах в зависимости от своих желаний и ожиданий. Слух полнился, множился, приобретал невероятные размеры, проносился над крышами Галилеи быстрее, чем весенний град: Иешуа из Назарета был Мессией, о котором возвещали священные тексты.

Я уже не мог появиться перед народом, чтобы меня не спросили:

— Ты Сын Бога?

— Кто тебе это сказал?

— Ответь. Ты действительно Мессия?

— Ты сказал.

У меня не было иного ответа. Я никогда не утверждал обратного. Я ни разу не осмелился сказать, что я и есть Христос. Я мог говорить о Боге, о его свете, о собственном свете, ибо он горел в моей душе. Но не более. А остальные бессовестно обрывали мои речи. Они преувеличивали. Те, кто меня любил, — ради восхваления. Те, кто меня ненавидел, — чтобы приблизить мою гибель.

— Иегуда, умоляю тебя: постарайся остановить этот дурацкий слух. Во мне нет ничего необычного, кроме того, чем меня наделил Господь.

— Именно в этом и заключается истина, Иешуа. Говорят о том, чем наделил тебя Бог. Он избрал тебя. Он отличил тебя.

И Иегуда целыми ночами черпал поддержку в пророчествах. Он отыскивал в деталях моей жизни воплощение предсказаний пророков Иеремии, Иезекииля или Илии. Я протестовал:

— Смешно! Убого! Играя на сходстве, ты можешь отыскать подобие между любым человеком и Мессией!

Он очень хорошо знал Писание. Иногда ему удавалось поколебать меня. Но я по-прежнему сопротивлялся. И все с большим недоверием относился к исцелениям, к которым меня принуждали. Ученики, и первым среди них Иегуда, видели в них второе после пророчеств доказательство, что я и есть Мессия.

Ярость больше не покидала меня. Начало истории было радостным и полным воодушевления после моего возвращения из пустыни, а продолжение ее вышло из-под моего контроля. Прекрасное начало осталось в далеком прошлом. Друзья и враги приписывали мне больше, чем я говорил; они наделяли меня большей силой, чем я обладал.

Именно тогда меня вызвал к себе Ирод, правитель Галилеи. Он принял меня в своем дворце, показал все свои богатства, представил придворным, а потом уединился со мной, чтобы поговорить без свидетелей.

— Иоханан Омывающий говорит, что ты Мессия.

— Так говорит он.

— Я считаю Иоханана истинным пророком. И склонен ему верить.

— Верь в то, во что тебе хочется верить.

Ирод ликовал. Он слышал в моих ответах лишь подтверждение слухов.

— Ирод, я не Мессия, я не имею права претендовать на такой титул. Я люблю быть среди людей, я вижу в этом свою пользу, но мне придется отказаться от такой жизни, продолжив ее отшельником.

— Несчастный! Не уходи от мира, подобно анахорету или философу. Что ты выиграешь? Половина Палестины уже готова следовать за тобой. Надо подхватывать идеи народа, если хочешь им управлять. Человечество обрабатывают с помощью его собственных иллюзий. Цезарь прекрасно знал, что он не сын Венеры, но, заставив остальных поверить в это, он стал Цезарем.

— Твои рассуждения отвратительны. Ирод. Я не хочу становиться ни Цезарем, ни царем Израиля и никем другим. Я не занимаюсь политикой.

— Не важно, Иешуа. Позволь нам это делать за тебя!

Покидая дворец, я лишь укрепился в своем решении. Я порвал с общественной жизнью. Я отказался от всего. Я завершу свой жизненный путь в одиночестве, уйдя в пустыню. Я бросил все. Осталось распустить нашу группу, объявить о решении ученикам.

К несчастью, мы прошли через Наин, а после того как пересекли эту деревню, будущее мое стало мне совершенно ясным…

В Наине, что к югу от Назарета, я бывал не единожды со времен моего детства. Когда мы с учениками подошли к поселению, нам встретилась похоронная процессия. Хоронили мальчика по имени Амос.

Его мать Ревекка, Ревекка моей юности, Ревекка, которую я любил и которую едва не взял в жены, шла впереди, безвольная, покорная, словно ее приговорили и к пожизненному заключению. Несколько лет назад она овдовела. Амос был ее единственным сыном, теперь она потеряла все. Когда ее огромные глаза устремились на меня, я не увидел в них ни горечи, ни гнева, ни возмущения. Ее глаза словно говорили, что мне повезло остаться без семьи и заниматься делами всего человечества, страдать за всех, а не за отдельного человека.

Я ощутил и жалость, и собственную вину. Будь я ее спутником жизни, ощутила бы Ревекка тоску утраты?

Меня охватило какое-то вдохновение, и я попросил процессию остановиться и показать мне ребенка. Я подошел, взял руки Амоса и погрузился в молитву, самую отчаянную молитву в своей жизни.

— Отец мой, сделай так, чтобы он не умер. Одари его правом на жизнь. Верни счастье его матери.

Я ушел в молитву, как отчаявшийся человек, я не ожидал ничего, молитва была пещерой, где я мог спрятать свою печаль.

Пальцы ребенка вцепились в мои руки, и малыш медленно сел.

Радостные крики раздались вокруг меня, обе процессии слились в едином порыве счастья: и мои ученики, и несколько мгновений назад погруженные в траур селяне. Только мы трое стояли онемев, вопрошая себя, что же произошло, и не осмеливаясь поверить в случившееся: Ревекка, ребенок и я.

В тот же вечер ребенок вновь заговорил. Они явились ко мне вместе, Ревекка и ее сын, и осыпали меня поцелуями. А я замкнулся в молчании.

В полночь, когда я сидел под оливковым деревом, ко мне подошел Иегуда:

— Иешуа, когда ты перестанешь отрицать очевидное?! Ты его воскресил.

— Я в этом не уверен, Иегуда. Ты, как и я, знаешь, как трудно распознать смерть. Скольких людей похоронили заживо? Наверное, поэтому мы часто оставляем наших покойников в пещерах. Быть может, ребенок вовсе не был мертв? А просто крепко уснул?

— Веришь ли ты сам в то, что Ревекка, его мать, могла ошибиться и отнести своего заснувшего ребенка на кладбище?

Я снова замолчал. Я не хотел произносить больше ни слова, ибо, открой я уста, с моего языка, вместо благодарности Отцу моему за исполнение молитвы, посыпалась бы брань за подобные знаки, за подобные страхи! Я отказывался. Я не хотел, чтобы он таким образом выделял меня среди других, ибо знал, к чему это обязывает меня. Я отказывался! Я отказывался от такой судьбы! У меня было ощущение, что я сражаюсь с Богом. Он хотел навязать мне свою победу. Он меня обезоруживал. Он отнимал у меня сомнения. Чтобы я стал посланцем Бога, он должен был убедить меня. Но я знал, что Он не был сильней меня, что Он ничего не добьется без моего согласия. У меня были шансы. Я мог отвергнуть его знаки. Я мог уйти от пробуждения, остаться в смутном мире своих вопросов. Я поднял бунт, не ослабев.