Онлайн книга «Мечтательница из Остенде»
|
Вернувшись домой, я все думал о женщине с букетом. Поскольку следующие мои путешествия в Цюрих пролегали воздушным путем или автотрассой, у меня не было случая побывать на вокзале. Прошло два или три года. Дама с букетом обладала странным свойством: я забыл ее, никогда о ней не забывая, вернее, думал о ней в часы уединения, когда не с кем было перекинуться словом… Ее образ посещал меня в минуты замешательства. Однако мне случилось как-то упомянуть о ней в телефонном разговоре с Уллой. — Да, да, уверяю тебя, она все там же. Каждый день. На третьей платформе. Конечно, она не всегда бодра; временами начинает дремать в своем кресле, но потом вздрагивает, подхватывает букет и снова упорно смотрит на рельсы. — Она меня заинтриговала. — О чем тут говорить! Хоть она и кажется абсолютно нормальной, это душевнобольная, бедная сумасшедшая. В конце концов, сегодня, в век телефона и Интернета, человека не разыскивают на перроне, ведь так? — Мне интересно не почему она ждет на перроне, а кого она ждет. Кого можно ждать годы и даже всю жизнь? — Писатель Беккет ждал Годо. — Да это ж литература! Он-то хотел показать, что мир абсурден, что в нем нет Бога, что мы заблуждаемся, ожидая чего бы то ни было в этой жизни. Беккет — это чистильщик, он подметает небо, как метут землю, он отправляет в мусорную корзину все твои надежды, как ненужный хлам. Ну а в этой истории меня интересуют две вещи. Во-первых, кого ждет женщина с букетом? Во-вторых, имеет ли смысл ее ожидание? — Хорошо, передаю трубку шефу, который слышал наш разговор. Он хочет кое-что зачитать. — Эрик? У меня есть для тебя одна фраза. «В загадке интересна не истина, которую она скрывает, а тайна, которую она хранит». [10] — Спасибо за цитату, Эгон. Я повесил трубку, подозревая, что на другом конце провода надо мной смеются. Прошлой весной я приехал на конференцию в Цюрих поездом. И конечно, стоило мне войти в купе, я тотчас вспомнил о моей незнакомке. Я радовался, что скоро ее увижу, спокойную, улыбающуюся, верную, равнодушную к окружающим, внимающую чему-то, что нам неведомо. Эта женщина, которую мы наблюдали мгновения и о которой говорили часами, стала нашим сфинксом, хранителем тайны, стойким ферментом для нашего воображения. Приближаясь к Цюриху, я осознал единственный очевидный факт: ни один из нас не был тем, кого она ждала. Наше молчание, лень навести справки, порой забывчивость — не коренились ли они в унижении, ведь она смотрела сквозь нас, будто мы невидимы? — Цюрих! Едва ступив на перрон, я тотчас ощутил ее отсутствие. Последние пассажиры расходились с третьей платформы, оставляя за собой девственное пространство. Что с ней случилось? Пересекая на трамвае Цюрих, я не позволил себе строить гипотезы. Улла должна знать, Улла знает, Улла мне все расскажет. Я довольствовался тем, что разглядывал этот необычный город, и богатый, и скромный, мечту любой старушки, город, где дома будто возведены вокруг гераней, восседающих на каждом окне, мирный город, который кажется таким же сонным, как и озеро, что прикорнуло у него под боком, хотя за его толстыми стенами вершатся миллионные сделки. Цюрих всегда для меня таинствен тем, что в нем нет тайны: тогда как мы, романские народы, находим захватывающим то, что нечисто, двусмысленно, обильно, — Цюрих, благонравный, чистый и аккуратный, странен своим полным отсутствием странности. Ему свойственна обольстительность элегантного кавалера, в галстуке и смокинге, примерного сына и безупречного зятя, но готового предаться самому дикому разгулу, едва покинув домашний очаг. В издательстве Аммана я сначала занимался делами — дискуссии, программа, — затем воспользовался паузой и поймал Уллу в дверях: — Куда пропала женщина с букетом? Улла растерянно округлила глаза. — Когда будет минутка, я тебе расскажу. Вечером после выступления, раздачи автографов и ужина мы, измотанные, вернулись в отель. Без лишних слов зашли в бар, ткнули пальцем в карту коктейлей; я отключил телефон, а Улла зажгла сигарету. — Ну? — спросил я. Мне не нужно было уточнять. Она знала, о чем я. — То, чего ждала женщина с букетом, свершилось. Потому ее и нет на месте. — Что же произошло? — Мой приятель, из камеры хранения, все мне рассказал. Три недели назад женщина с букетом внезапно поднялась — лицо счастливое, глаза светятся. Помахала рукой человеку, выходившему из вагона, тот ее сразу заметил. Она бросилась к нему. Они долго простояли обнявшись. Носильщики и те растрогались — так она сияла. Высокий мужчина в длинном темном плаще никому из персонала не был знаком, да и лицо его было почти скрыто надвинутой фетровой шляпой. О нем сказали только одно: он вовсе не был удивлен встрече. Потом он взял ее под руку, и они ушли. В последний момент она проявила кокетство: оставила холщовое кресло на перроне, будто и не таскала его сюда каждый день. Да, я забыла еще одну подробность: у приезжего не было никакого багажа и он держал в руке только подаренный ему оранжевый букет. — А потом? — Мой друг рассказал мне завершение истории. Я же говорила тебе о нем? Он живет по соседству с госпожой Штейнмец. — Да, да, прошу тебя, продолжай. — В тот вечер приезжий вошел с ней в дом. Она отпустила служанку, велев ей до завтрашнего дня не возвращаться. Турчанка подчинилась. — И дальше? — Она вернулась наутро. — И? — Хозяйка была мертва. — Что-что? — Умерла естественной смертью. Остановилось сердце. — А может, это он… — Нет. Никаких сомнений. Остановка сердца, диагностированная и подтвержденная врачами. Он вне подозрений. Тем более что он… — Да? — Исчез. — Что? — Фьють! Улетучился! Будто его и не было. Турчанка уверяет, что вовсе его не видела. — Однако ты мне… — Да. Мой приятель с соседней улицы свидетельствует, что незнакомец вошел в дом, но служанка категорически это отрицает. Во всяком случае полиция ничем тут не заинтересовалась, ведь в этой смерти нет ничего подозрительного. Мой друг уже и не пытается никого убеждать: чем больше он настаивал, тем больше соседи смотрели на него как на чокнутого. Мы поудобнее устроились в кожаных креслах, чтобы наконец пригубить наши коктейли. Мы пытались понять. — И никаких его следов? Ничего не выяснилось? |