Книга Одетта. Восемь историй о любви, страница 24 – Эрик-Эмманюэль Шмитт

— То есть… Понимаете, несколько лет назад я у него купила картину…

— Сочувствую!

— Почему?

Продавец заметил, что лицо Эме вдруг лишилось всех красок, и пожалел, что сказал лишнее.

— Дамочка, послушайте, я в этом ничего не понимаю. Может, картина ваша замечательная и стоит кучу денег. Погодите…

Он порылся в коробке с бумагами и вытащил визитную карточку.

— Вот. Идите к Марселю де Бламинту, улица Фландр. Вот он-то уж точно эксперт.

Войдя в антикварный салон Марселя де Бламинта, Эме тут же почувствовала, как тают последние надежды. Тяжелые занавеси малинового бархата поглощали все звуки, что могли проникнуть из внешнего мира; подавленная величественными полотнами в вычурных золотых рамах, она поняла, что попала в чужую вселенную.

Внушительная секретарша, коронованная шиньоном, бросила на нее подозрительный взгляд поверх очков в роговой оправе. Эме невнятно изложила суть дела, показала картину, и валькирия-воительница провела ее в студию.

Марсель де Бламинт, прежде чем обратить внимание на картину, придирчиво осмотрел посетительницу. Она почувствовала, что ее оценивают с головы до ног, определяют, сколько стоит каждая надетая на ней вещь или украшение. Сама картина удостоилась лишь беглого взгляда.

— Где сертификаты?

— У меня их нет.

— Свидетельство о продаже?

— Это подарок.

— Вы можете его достать?

— Не думаю… Этот… человек исчез из моей жизни.

— Понятно. А продавец сможет его предоставить? Кто вам ее продал?

— Танаев, — прошептала Эме, испытывая стыд.

Он презрительно на нее взглянул, приподняв бровь:

— Это не сулит ничего хорошего.

— Но может, вы могли бы…

— Взглянуть на картину? Вы правы. Это единственное, что имеет значение. Бывает, что прекрасные вещи попадают к нам после самых странных приключений. Картина, только она имеет значение.

Он сменил очки и подошел к Пикассо. Осмотр продолжался долго. Он исследовал холст, ощупывал раму, измерял, разглядывал в лупу детали, отходил, начинал все сначала.

Наконец он положил ладони на стол.

— За консультацию можете не платить.

— Отчего же?

— Какой смысл добавлять горе к несчастью. Это подделка.

— Подделка?

— Подделка.

Чтобы не ударить в грязь лицом, она рассмеялась:

— Так я всегда всем и говорила.

Вернувшись домой, Эме повесила «Пикассо» на место, над клеткой с попугаями, и заставила себя трезво оценить ситуацию, что, кстати говоря, многим вообще не приходит в голову. Она осознала крушение, которое потерпели ее любовь, семейная жизнь, карьера. Осмотрев себя в большом зеркале, она констатировала, что ее тело благодаря спорту и макробиотическому режиму все еще красиво. Насколько его еще хватит? В любом случае тело, которым она так гордилась, предназначалось теперь лишь зеркалу, закрепленному на дверце шкафа, — больше она никому его доверять не желала.

Она направилась в ванную комнату с твердым намерением понежиться в пене, и неясной мыслью о самоубийстве.

Почему бы и нет? Какое-никакое решение. Что меня ждет в будущем? Работы нет, денег нет, мужа нет, нет и детей, а старость и смерть уже стоят на пороге. Что толку строить планы… Самое разумное покончить с собой прямо сейчас.

К мысли о самоубийстве ее привела логика, самой ей этого не хотелось. Ее коже мечталось о горячей пенной воде, язык грезил о дыньке и остатках ветчины, дожидавшихся на кухне. Проведя рукой по ноге безукоризненной формы, она распустила волосы, ощутив их шелковистую силу. Эме открыла кран и бросила в ванну шипучий шарик с запахом эвкалипта.

Что же ей остается? Пытаться выжить? Умереть?

Консьержка позвонила в дверь:

— Мадам Фавар, скажите, не сдадите ли вы вашу гостевую?

— У меня такой нет.

— Есть, та комнатушка с видом на стадион.

— У меня там швейная машинка и гладильная доска.

— Так поставьте туда кровать, и сможете сдавать студенткам. Университет здесь недалеко, постоянно кто-то спрашивает, не сдаются ли здесь комнаты… А у вас появится возможность дотянуть до конца месяца, пока не найдете работу, конечно.

Погрузившись в ванну, взволнованная Эме сочла своим долгом возблагодарить Господа, в которого не верила, за то, что тот решил ее проблему.

Следующие десять лет она сдавала гостевую комнату студенткам, учившимся в университете по соседству. Этот доход дополнял ее пособие и позволял дотянуть до выхода на пенсию. Она стала считать сдачу комнаты своей профессией и отбирала съемщиков столь тщательно, что могла бы написать шесть заповедей квартирной хозяйки:

1. Требовать оплату на месяц вперед и иметь точные и проверенные координаты родителей.

2. До последнего дня вести себя со съемщицей как хозяйка, терпящая незваную гостью.

3. Предпочитать старших сестер младшим: они покладистее.

4. Предпочитать мелкую буржуазию крупной: эти девушки чистоплотнее и не так наглы.

5. Никогда не выслушивать их рассказы о частной жизни, иначе они начнут приводить сюда кавалеров.

6. Предпочитать европейским девушкам азиаток: они более вежливы, незаметны, почти признательны хозяйке, и иногда даже дарят подарки.

Хотя Эме не привязалась ни к кому из своих постоялиц, ей нравилось жить не одной. Нескольких фраз в день ей вполне хватало, к тому же она обожала давать понять этим гусыням, что на ее стороне житейский опыт.

Жизнь могла бы продолжаться и дальше, если бы врач не обнаружил на теле Эме подозрительных уплотнений; ей поставили диагноз: рак на последней степени. Новость, которую она скорее угадала, чем узнала от врача, облегчила ей жизнь: больше не нужно бороться за выживание. Ее единственной дилеммой было следующее: сдавать или не сдавать гостевую комнату на этот учебный год?

Шел октябрь, и она как раз продлила сдачу комнаты на второй год юной японке, Кумико, учившейся на третьем курсе химического факультета.

Она призналась молчаливой студентке:

— Кумико, дело обстоит так: я очень тяжело больна, мне придется проводить много времени в больнице. Боюсь, не смогу оставить вас у себя.

Горе девушки так ее изумило, что она вначале приписала ее слезы страху очутиться на улице, но затем поняла, что та действительно огорчена ее несчастьем.

— Вам помогать. Приходить к вам в больница. Готовить хорошая еда. Ухаживать за вы. Даже если жить в общежитие, всегда иметь время для вы.

«Бедняжка, — подумала Эме, — в ее возрасте я тоже была наивной и доброй. Когда она поживет с мое, то сменит тон».