Онлайн книга «Улисс из Багдада»
|
— Ты его видел? — Такой паук живет у меня в мозгу, в самой его пресмыкающейся части, благодаря ему я поселился там, где родился, в Ираке, и пытался там прожить. — И в результате умер! — В другом месте я тоже умер бы — рано или поздно. — Наверняка, но позднее. — Мм? Да… Наверно, позднее… — Как ты можешь брать в пример паука, который готов жить и в тюрьме? — Ах да, свобода… Ты ее очень любишь, да? Я как-то не так… Я пожал плечами, а папа продолжал: — Свобода — она, конечно, на вес золота, но она ли главная ценность? Можно предпочесть свободе — жизнь. Мой паук — домосед, его цель — построить дом, жить по потребностям, завести детей и вырастить их. — Твои зятья и внуки умерли, господин паук, а дочери до срока надели траурную вуаль, господин паук, и все оттого, что ты сплел паутину в этом месте. Я не хочу дарить своим детям хаос. Он молчал и смотрел сквозь перечеркнутое решеткой окно на оранжевое пятнышко, суматошно порхающее на солнце. — Может, ты и прав, Саад, — в мире не одни пауки, есть и бабочки… Утянутое порывом ветра, насекомое внезапно исчезло. — Бабочка, унесенная ветром… — В моем случае — скорее волнами… Вдруг посерьезнев, папа сел на кровать напротив и в упор посмотрел на меня. — Какой у тебя теперь план действий? — У меня их много. Я собирался их ему изложить, и тут в дверях показался человек в форме грязно-зеленого цвета. Не заметив отца, он окликнул меня: — Вас вызывают. — Наконец-то! Человек глянул в потолок и приказал мне следовать за ним. Шепотом я успел сказать папе: — У меня встреча с первым этапом моего плана. — Хорошо, сын, расскажешь потом. Папа подмигнул мне и растворился. Мундир цвета хаки повел меня в длинное административное здание, прилегающее к обнесенному забором центру. Не без удовольствия я покинул зарешеченный двор, где сотни нелегалов маялись от безделья. Он постучал в красную дверь, не дожидаясь ответа, открыл створку и потом захлопнул ее за мной. В глубине темной комнаты меня ждала глыба мяса. В редких полосках света, проходивших сквозь опущенные жалюзи, мой собеседник больше напоминал огромную жабу, чем человека. Притаившись во влажной тени, весь подобравшись, он высился плотным, готовым к броску бугром, опирая грозный центнер веса на крошечный, стонавший под ним табурет. На этом земноводном существе были ботинки, синие брюки и белая рубашка, из которой можно было выкроить не один корабельный парус. Толстая кожа блестела каплями пота. Он дал мне, своей жертве, приблизиться. Пока я шел вперед, ничто в нем не шевелилось, только изредка — лоб, перечеркнутый складкой над выпученными глазами. Одна из его рук вяло перебирала клавиши крошечной пластиковой клавиатуры. Я разглядел лысый череп, покрытый плотной лоснящейся кожей, изрытой давним фурункулезом. Он обратился ко мне по-английски, ибо я просил разговаривать со мной на этом языке. — Кто вы? — Я… — Ваша фамилия: … — Фамилия отца?.. … — Вы понимаете, что я говорю? Вы понимаете по-английски? — Да. — Тогда отвечайте на мои вопросы. Назовитесь. — Я не знаю. — Откуда вы? Страна? Город? — Я не помню… На судне, когда мы чуть не перевернулись… когда капитан упал в воду… тогда… я испытал шок… потерял память. — Конечно, конечно. Что вы делали на этом судне? — Я не знаю. Он занимал такое обширное пространство, что предметы, которыми он пользовался, — ручка, журнал, компьютер — в его руках казались игрушками. Если бы мне не представили его как главного начальника, если бы не я шел к нему административным коридором официального здания, то ни за что не принял бы его всерьез, а подумал бы, что сплю и мне снится, что я попал к людоеду, который устроит из меня пирушку для друзей. — Куда вы направлялись? — Мм… — И вы хотите, чтобы я вам верил? Я молчал. Его взгляд был странен. Странно неподвижен. Странно пристален. Его губы с отвращением процедили: — И вы хотите, чтобы я вам поверил? Молчание. Главное — не рассуждать. Оправдываться — значит допустить, что я могу быть не прав. Я должен быть вне дискуссий, в той зоне, где буду недосягаем. Он снова заговорил: — Воображаю, что теперь, претендуя на потерю памяти, вы потребуете вызвать себе психиатра. — Нет, я надеюсь, все вернется само. — Вот-вот! Главное — не звать психиатра, чтобы он не разоблачил вашу грубую уловку, лжец! — Вы правы, мне нужен психиатр. Вызовите его. Он моргнул. Очко в мою пользу. Я воспользовался моментом, чтобы забить еще пару очков: — Вдруг у меня есть жена и дети, тогда они беспокоятся. Если у меня есть дом, лучше найти его как можно раньше. Позовите врача, пожалуйста. Он зарычал. Я понял! Он был одноглазым. Его странный взгляд объяснялся тем, что он видел только одним глазом. — У вас есть жена и дети? Один глаз, но какой? — Повторяю: есть у вас жена и дети? Может, левый? Нет, правый. Левый казался унылым, медленным, тусклым, одновременно и слишком белым, и слишком карим, молочным. Да, левый глаз наверняка был стеклянным. Я очнулся и ответил: — Может быть, мне поможет вспомнить электрошок, а? Он заколебался, в первый раз подумав, а вдруг я искренен. Я же не мог отвести от него взгляд. Стараясь придерживаться только того глаза, который меня рассматривал, я все равно невольно поглядывал и на другой, искусственный. — Как вы хотите, чтобы я поверил в потерю памяти, которая вам так выгодна? — Я… Мне очень жаль… Извините. — Вы прекрасно знаете, что если мы не имеем сведений для установления личности, то не можем отправить вас на родину. — Простите меня. — Вот-вот. Извиняйтесь, делайте из меня посмешище. Для вас главное — не возвращаться домой. — Я хотел бы вернуться домой. — Вот-вот, а куда? — Может быть, в Лондон. Не знаю. Простите меня. |