Онлайн книга «Исчезание»
|
ваши делириум тременс, ваши каления, ваши стихи, ваши пятна и выделения, ваш лен, ваш лед, ваш лунь, ваша луна, ваш мел. ваша марля, ваша шпаклеванная стена, ваш снег (на купюре), ваши снежинки, ваш парус в тумане, ваша сперма, ваш кефир, ваши сливки в вашей сметане, ваш Млечный путь, ваш бледный след, вашей пустыни звезда, среди дня, ваш немилый свет, всё будет стирать, смывать, вымывать, чистить и вычищать, выбеливать без предела, «Бела», «Бела», «Бела»! ДА СГИНЕТ ТЬМА — Да, задачка для лингвиста, — в замешательстве шепнул Эймери. — Теперь — я, — сказал Верси-Ярн, желая внести личный вклад в дискуссию. — Мне также месяц назад был прислан пакет. Без указания адресанта: ни имени, ни фамилии, ни адреса. Я сразу же решил: Антей; правда, не знаю, зачем наш друг решил скрьггь имя… — А в пакете…? — прервал англичанина нетерпеливый Эймери. — Сейчас узнаешь. Верси-Ярн раскрыл сумку и вытащил из нее черную глиняную шкатулку с белыми письменами на крышке. Некий умелый мастер не выписал, а вырезал их мастихинами, заимствуя у Жержека прием, мультиплицирующий фигурки «Жилей» («Жиль» — грустный Белый Шут с картины мастера «галантных сцен»). В результате на выцарапанных местах верхний страт (черная индийская тушь) был удален, а нижний (белая глиняная глазурь) выявился, причем филигранью, в мельчайших чертах, имитируя надписи, встречающиеся в нижней части нихандзийских акварелей. — Письмена самурайские? — прищурилась Хыльга. — Да. Типичная катакана. Я тут же кинулся к нашему шефу, Гэдсби В. Райту; шеф свез меня в Кембридж, где Парсифаль Ричарде дал нам латинскую транскрипцию надписи. Сейчас я вам ее зачту: Kuraki kara Kuraki michi ni sa Usuzumi ni Kaku tamazusa ya Kari miyura kana — Звучит! — высказался Август. — Перед нами, — сказал Верси-Ярн, — классическая вака, или танка, правда, написанная не великим Нарихира, а Идзуми Сикибу или менее известным Фудзивара Садаиэ (Тэйка), чей стих был включен в книгу «Хякунин Иссю», изданную к юбилею сёгуна. Эту танку Парсифаль Ричарде перевел на французский термин в термин и удивил нас изысканным стилем; ведь если верить студенту из Нагасаки и приятелю Антея Гласа из Public Library, каждая танка имеет не менее трех, а случается, не менее пяти, шести и даже девяти значений. Всякие нюансы и семантические переклички, дающие жизненную силу искусству танки, кажутся французу или англичанину безвкусными; значения темные, несуразные, приблизительные, нечеткие будут для западных читателей всегда бессмысленны. Нам требуются танки ясные, краткие, резкие, прямые, сжатые, как черта, даже если их переведут или перескажут с изрядными упущениями. Итак, среди девяти-десяти сделанных им версий, Ричарде выбрал следующую: Из сумрака путь Нас ведет через сумрак Штрих нежный пера Выявляет знак белый: Так в небе летит буревестник — Какая прелесть, — заметил Эймери. — Если бы сюда еще и капельку смысла… — Думаю, сей вклад будет незначительным, — изрекла Хыльга, прервав длинную тяжелую паузу, нависшую над присутствующими и придавшую сцене напряженный характер. — Все ваши материалы — газеты, рекламы, танки — упираются в ту же самую тему: все нити ведут к Белизне, у меня же все кажется перевернутым. И еще: если ваши тексты темны, сумбурны и чреваты намеками, трудными для читателя, вверенный мне манускрипт представляется ясным, утвердительным и четким… — И значит, — ввернул Эймери, — дает разгадку… — Да нет же, — вывернула Хыльга, — выслушай меня и вдумайся. В присланных мне материалах нет ни намека, ни ссылки. Сей манускрипт — не личный труд, а дайджест из девяти-десяти вещей, написанных другими и лишь переписанных Антеем. Штуки три-четыре даже весьма известны, и все же не представляют для нас интереса… — Нам будет легче, если ты все же начнешь с начала, — заметил Август. — Слушайте, — сказала Хыльга. — За неделю перед тем как написать странную депешу и не менее странную приписку с намеками на приближающуюся гибель Антей Глас прислал мне пакет. Я сразу же распечатала и нашла в нем следующие тексты: а) книгу аббата Луи де Кура (пиита и академика) «Искусная смесь, или Избранные примеры серьезных и забавных вещиц» (1725), где представлены главные вехи развития игры в шахматы, а также пересказывается случай, касающийся Тацита и вычитанный у античных писателей (кстати, если и шагреневый переплет, и тиснение, и заставки ласкали взгляд, сам же текст был весьма слабенький); б) десять кантилен (первые девять — русские, десятая — французская), переписанные Антеем, как мне кажется, буква в букву, без маргиналий и мет: «Дар напрасный, дар случайный…» и «Предсказатель» Александра Пушкина; «Тучи» и «Есть время — леденеет быстрый ум…» Михаила Юрьева; «Нам не суметь предугадать…» и «Тени сизые смесились…» Федра Тютчева; «Немь лукает лучьем немным…» Велимира; «Звуки на а бескрайни в лесах» Давида Бурлюка; «Мужчина вышел из избы» Даниила Хармса; «Гласные» Артюра Римбауда. Эти тексты так или иначе — тут ямб, там дактиль — затрагивают излюбленные темы Антея: тьма, незапятнанная белизна, исчезание, заклятье. Правда, данный параллелизм — случаен… — А других у нас нет, — заметил Эймери. — Если Антей считал нужным переписать эти тексты, не следует ли в переписывании усматривать некий план и искать некую зацепку? — Давайте искать, — призвал Артур Бэллывью Верси-Ярн. — Сами стихи — небезынтересны. А еще, как знать, вдруг мы увидим там знак, не замеченный нашей певицей? Итак, стали читать: Александр Пушкин Дар напрасный, дар случайный, Жизнь, зачем ты мне дана? Иль зачем — вердикт чтя тайный К казни ты присуждена? Кем я призван был, чьей властью Быт никчемный упразднил. Душу передернул страстью, Ум неверием смутил?.. Цели нет, стезя прямая: В сердце пустынь, празден ум, И гнетет грусть, принимая Заурядный жизни шум. Предсказатель Исканьем духа теребим, В пустыне мрака я влачился, И шестикрылый серафим |