Онлайн книга «Пассажирка с "Титаника"»
|
– Значит, это твоих рук дело? – А ты сомневаешься? – Нельзя было просто сделать так, чтобы у машины Генриха отказали тормоза, например? Или сбросить кирпич ему на голову? – Обижаешь, – рассердился баритон. – Такое любой человек может устроить своему ближнему. Тормоза повредить, выстрелить или подрезать. Царские забавы – иного рода. Ты попробуй поразить врага силой своего гнева! Чистого, незапятнанного применением подручных средств! Лучшее оружие то, которое невидимо. Генрих умер, а у закона нет ко мне никаких претензий. Представляешь? Лавров представил. Ему было страшно даже подумать, какие последствия может иметь способность убивать, не оставляя улик и следов. Никто, нигде и никогда не будет чувствовать себя в безопасности. Разве что Плутон перестанет гневаться. Но похоже, он не отличается терпимостью и смирением. – Впечатляет? – самодовольно осведомился владыка загробного мира. – Ага. Будничный тон разочаровал Плутона. Он ожидал бурного восторга или на худой конец смятения и ужаса. Пленник не порадовал его ни тем ни другим. – Скучный ты, братец. Видно, сказывается черепно-мозговая травма. Что мне с тобой делать, ума не приложу, – посетовал баритон. – Отпустить, что ли? – Куда отпустить? Я же мертвый. – Совсем ты плох, бедняга. Встряхнись! Давай повеселимся напоследок. – Разве в аду веселятся? Плутон пригорюнился. Ему хотелось развлечься, а пленник не проявлял желания составить ему компанию. – Чего ты скис, парень? Подумаешь, умер? С кем не бывало? – Ладно, уговорил, – согласился Лавров. – Что можешь предложить? Банкет? Девочек? Сауну? – Да что угодно, – оживился Плутон. – Ты только скажи, я вмиг исполню. Хочешь, мои девочки тебе канкан спляшут? Не хуже, чем в «Мулен Руж». Знаешь, какую оперетту знает весь мир? «Орфей в аду» Оффенбаха! Не в раю, заметь. Под эту музыку отборные красотки парижского кабаре поднимают юбки, закидывают ножки и показывают нам свои кружевные панталоны. Ха-ха-ха-ха! Это же вечный праздник, мой друг! – Я тебе не друг. – Друг, враг, какая разница? Все двойственно. Взять, к примеру, любовь. По-твоему, это добро или зло? – Добро, – не подумав, брякнул Лавров. – Но стоит ей вмешаться, и друг может оказаться врагом, а враг – другом. Роману пришел на ум Генрих. Неужели смерть настигла того по причине ссоры с Балычевым? Фактически Плутон признался, что это он убил доктора. Значит, он и есть Балычев? Приступ боли исторг из груди сыщика стон. Владыка загробного мира тут же среагировал: – Тебе плохо? Мне известно лекарство от твоей болезни. – Черт с тобой. Зови своих девочек. Будем смотреть канкан. – Знаешь, зачем Орфей спускался в царство мертвых? Он пришел за своей возлюбленной Эвридикой, но не сумел спасти ее. Видишь ли, на обратном пути Орфей усомнился, идет ли за ним Эвридика, оглянулся и тем погубил ее. Слабак! Его ведь предупреждали: «Не оглядывайся назад!» – Не оглядывайся назад… – повторил Лавров. – Хороший принцип. – Тебе известно, как погиб Орфей? – Остался с Эвридикой? – Если бы! – захохотал Плутон. – Его отпустили с миром, хотя он и оскорбил недоверием самого владыку подземного царства. Несчастный был однолюбом и не смотрел ни на кого, кроме своей Эвридики. Этим он оскорбил вакханок, жаждущих его ласк. «Вот он, ненавистник женщин!» – вскричали они и окружили Орфея, бросая в него камни и метая тирсы [3] . Так и забили до смерти сладкоголосого певца. Гляди, как бы и тебя не постигла та же участь. Это было последнее, что услышал Лавров, проваливаясь в забытье… Москва
– Я сделала, как вы сказали, – возмущенно бросила Дора, усаживаясь в то же кресло в той же гостиной с сиреневыми шторами. – Никому легче не стало! Наоборот. – Это только кажется, – возразила Глория. – Гнойник вскрывать больно, но порой необходимо. Вы правильно поступили. – Я думала… думала… – гостья судорожно вздохнула, всхлипнула и расплакалась. – Зря все это! Они не простят меня! Я потеряла Генриха, потеряла родителей. Зачем я вас послушала? Много лет я хранила свою тайну… и не собиралась раскрывать ее никому. Вы меня вынудили! Вы… Слова обвинения застряли у Доры на языке. Она захлебнулась слезами и раскашлялась. Достала черный платок. Даже носовые платочки у нее были траурные. – Я не могу так… – простонала она сквозь кашель. – После всего, что… что… – Уезжайте из Москвы. Отправляйтесь в Париж, в Лондон, на Мальдивы… куда угодно. Лишь бы подальше отсюда. Дора заливалась слезами, кашляла, сморкалась. Она забыла, зачем пришла в эту прохладную сумрачную квартиру на Шаболовке. Напротив нее сидела красивая и странная женщина в лиловом платье с глубоким вырезом. Что-то говорила ей… Дора не хотела слушать. Она всеми силами отталкивала от себя правду. Она привыкла жить во лжи и чувствовала себя комфортно. Правда вырвала ее из уютного гнездышка, свитого самообманом, и бросила в бурное море без спасательного жилета. Дора отчаянно барахталась, пытаясь удержаться на плаву. – Вы сами хотели избавиться от проклятия, – напомнила ей хозяйка квартиры. – Вы считаете, я избавилась? – Теперь вы перестанете наказывать себя. – Я осталась совсем одна… родители отвернулись от меня. Они не могут меня видеть. – Это пройдет, Дора. Хроническая болезнь требует длительного лечения. Дайте время матери и отцу успокоиться. Дайте время себе осознать случившееся. Не ищите любви, забудьте о замужестве. Положитесь на волю обстоятельств. – У меня… есть надежда все исправить?.. Нет, не то… не то! Я хочу счастья, понимаете?.. Хочу, чтобы меня любили… Глория молчала. Дора догадалась, что кроется за этим молчанием, заломила руки и помертвела. – Значит, вы советуете уехать? Ее визит пришелся некстати. Глория как раз думала о Лаврове. Казалось, она беседовала с посетительницей, но на самом деле ее сознание блуждало в темном туннеле. Шершавые каменные стены, кривой потолок, грязный пол, сырость… Она с трудом удерживала внимание на Доре. Та кусала губы, понимая, что вопрос исчерпан и ей пора уходить. Но медлила, надеясь на чудо. Вдруг эта бесчувственная дама сжалится над ней и пообещает, что наконец-то Дора получит все, о чем мечтала. |