Онлайн книга «Юг без признаков севера»
|
– Что это с ним такое? Что, к чертовой матери, с ним не так? 2. К. работала когда-то стриптизеркой и, бывало, показывала мне вырезки и фотографии. Она чуть не выиграла конкурс Мисс Америка. Я встретил ее в баре на улице Альварадо – а оттуда до трущоб рукой подать, если очко не заиграет подойти. Она прибавила в весе и возрасте, но какие-то признаки фигуры еще оставались, какой-то класс – правда, лишь намеком, не больше. Мы оба хлебнули. Ни она, ни я нигде не работали, и как нам удавалось сводить концы с концами, я никогда не пойму. Сигареты, вино и квартирная хозяйка, верившая в наши россказни о том, что деньги на подходе, а сейчас – голяк. В основном, мы вынуждены были пить вино. Большую часть дня мы спали, а когда начинало темнеть, приходилось вставать – нам уже хотелось встать: К: – Блядь, я б чего-нибудь выпила. Я все еще лежал в постели, докуривая последнюю сигарету. Я: – Черт, ну дак сходи к Тони, возьми нам парочку портвейна. К: – Квинты? Я: – Конечно, квинты. Галлонов не надо. И той, другой дряни, у меня от нее голова две недели болела. И возьми пару пачек покурить. Любых. К: – Но тут же всего 50 центов осталось! Я: – Да знаю я! Выхари у него остальное: че с тобой такое, совсем глупая? К: – Он говорит, что больше не… Я: – Он говорит, он говорит – кто этот парень такой? Бог? Уболтай его. Улыбайся! Повиляй ему кормой! Пусть у него чирик встанет! Заведи его на склад, если нужно, но достань ВИНА! К: – Ладно, ладно. Я: – А без него домой не возвращайся. К. говорила, что любит меня. Она, бывало, повязывала мне вокруг хуя ленточки и делала бумажную шляпку для головки. Если она возвращалась без вина или только с одной бутылкой, я летел вниз, как полоумный, рычал, скандалил и угрожал старику, пока он не давал мне все, что я хочу, и даже больше. Иногда я возвращался с сардинами, хлебом, чипсами. То был особенно хороший период, и когда Тони продал свое предприятие, мы начали обрабатывать нового владельца – наезжать оказалось труднее, но и его можно было отыметь. Это будило в нас самое лучшее. 3. Похоже было на деревянное сверло, может, оно и было деревянным сверлом, я чуял, как горит соляр, а они втыкали мне в голову эту штуку мне в тело и она сверлила и хлестала кровь с гноем, и я сидел а мартышка моей ниточки-души болталась на краю утеса. Я весь был в чирьях размером с ранетку. Смешно и невероятно. Хуже я ничего не видел, сказал один из врачей, а он был очень стар. Они собрались вокруг меня, как вокруг циркового урода. Я и был уродом. И до сих пор урод. Я ездил взад-вперед в благотворительную поликлинику на трамвае. Детишки в трамвае таращились на меня и спрашивали своих мамочек: – А что это с дядей? Мама, что у него с лицом? – А мама отвечала: – ШШШШШШШШШШ!!! – Это шшшшшшшшш было самым худшим осуждением, но однако они позволяли маленьким ублюдкам и ублюдшам лыбиться на меня из-за спинок сидений, а я смотрел в окно на проплывавшие здания и тонул, сидел, ошарашенный, и шел ко дну, больше ничего не оставалось. Врачи за недостатком другого термина называли это “Акне Вульгарис”. Я часами сидел на деревянной скамейке в ожидании своего деревянного сверла. Жалкая история, а? Помню старые кирпичные здания, легких и отдохнувших медсестер, врачи смеются, им все удалось. Именно там я постиг больничное вранье: что врачи, на самом деле, – цари, а пациенты – говно, а сами больницы существуют для того, чтобы врачам в их крахмальном белом превосходстве все удавалось – и с медсестрами удавалось тоже: Доктор Доктор Доктор ухвати меня в лифте за жопку, и не надо о вони рака, о вони жизни. Мы не те бедные дурни, мы никогда не умрем; мы пьем свой морковный сок, а когда нам становится плохо, мы хаваем колесико, втыкаем иголочку, вся дурь, что только есть, – наша. Даром, даром, даром, поет нам жизнь, нам, Окрутевшим Донельзя. Я входил и садился, они втыкали в меня сверло. ЗИРРР ЗИРРР ЗИРРР ЗИР, а тем временем солнце взращивало георгины и апельсины, и просвечивало медсестрам халатики насквозь, доводя бедных уродов до безумия. Зиррррррр, зиррр, зирр. – Никогда не видел, чтобы под иглу ходили вот так! – Поглядите на него, нервы стальные! И по-новой – сборище сестроебов, сборище владельцев больших домов, у которых было время смеяться и читать, ходить на премьеры и покупать картины, и забывать о том, как думают, о том, как хоть что-нибудь чувствуют. Белый крахмал и мой разгром. Сборище. – Как вы себя чувствуете? – Чудесно. – Вы не находите, что игла болезнетворна? – Идите на хуй. – Что? – Я сказал – идите на хуй. – Он еще маленький. Он сердится. В чем его винить? Вам сколько лет? – Четырнадцать. – Я могу только похвалить вас за мужество – вы так хорошо переносите иглу. Вы сильный человек. – Идите на хуй. – Нельзя так со мной разговаривать. – Идите на хуй. Идите на хуй. Идите на хуй. – Вам следует лучше себя вести. А если б вы были слепым? – Тогда не пришлось бы на вашу рожу смотреть. – Мальчишка рехнулся. – Еще бы, оставьте парня в покое. Ну и больничка мне попалась – я и не представлял, что через 20 лет вернусь сюда – и снова в благотворительную палату. Больницы, тюрьмы и бляди – вот университеты жизни. Я уже заработал несколько степеней. Зовите меня Мистер. 4. Я сошелся еще с одной. Мы жили на 2-м этаже во дворе, и я ходил на работу. Это меня чуть и не прикончило – кирять всю ночь и мантулить весь день. Я вышвыривал бутылку в то же самое окно. Потом, бывало, носил это окно к стекольщику на углу, и там его ремонтировали, вставляли новое стекло. Я проделывал это раз в неделю. Человек посматривал на меня очень странно, но деньги мои всегда брал они странными ему не казались. Я пил очень сильно и постоянно в течение 15 лет, а однажды утром проснулся и нате: изо рта и задницы у меня хлестала кровь. Черные какашки. Кровь, кровь, водопады крови. Кровь воняет хуже говна. Моя баба вызвала врача, и за мной приехала скорая помощь. Санитары сказали, что я слишком большой, чтобы нести меня вниз по лестнице, и попросили спуститься самому. – Ладно, чуваки, – ответил я. – Рад вам удружить: не хочу, чтобы вы перетруждались. – Снаружи я влез на каталку; передо мной распахнули бортик, и я вскарабкался на нее, как поникший цветочек. Пригожий такой семицветик, черт меня раздери. Соседи повысовывали из окон головы, повылазили на ступеньки, когда я проезжал мимо. Большую часть времени они наблюдали меня под мухой. |