Онлайн книга «Дом слепых»
|
Эний снова приблизился к столбу и на этот раз хорошенько его осмотрел. Отверстие закрылось. По привычке он провел по столбу ладонями, ощупал его, не доверяя глазам. – Что ты ищешь? – спросил Гермион. – Дырочку для монетки. Гермион задрал голову и расхохотался, тряся полями шляпы. – На нашей планете нет денег, – сказал Гермион. – Мы ничего не продаем и ничего не покупаем. Нам всем сполна хватает того, что дает наша земля, наш скот, наши сады. Каждый работает и каждый берет ровно столько, сколько ему нужно. – Значит, у вас на планете коммунизм? – спросил Эний, подумав, что ожидающий их Великий Раб должно быть имеет гладкую голову, как гипсовый бюст коммунистического деда, пылившийся в одном из классов интерната. – Верно, – Гермион перестал смеяться, – ты очень наблюдателен. Но наш коммунизм – другой, он отличается от того, который приходил на вашу планету. Мы посылали к вам Карла Маркса с идеей коммунизма. Карл только что проходил мимо, ты его видел. А раньше ты видел его во снах. – Разве он не умер? – допытывался Эний. – Для вас он умер, а на самом деле Карл вернулся домой. Жители твоей планеты считали его отцом коммунизма, но Карл – лишь потомок Великого Раба… Он принес вам нашу идею, но вы не сумели ее воплотить… – Почему? – Жители вашей планеты не сумели побороть в себе эгоизм. Вы изменили данную вам идею, и вот результат… – А почему мы не смогли избавиться от эгоизма? – У вас было слишком много желаний. Человек удовлетворял одно, и у него тут же появлялось другое – более сильное. – У меня нет никаких желаний, – проговорил Эний. – Ты не прав, – Гермион поглубже надвинул шляпу, и теперь Энию были не видны его глаза. – Ты только что хотел есть, твой желудок просил пищи, ты наслаждался одной мыслью о еде – ел эту мысль, смаковал ее и запивал чем-то шипучим. Ты съел кусок сыра, твой желудок наполнился. Насытившись, ты уже не чувствовал вкуса, не наслаждался едой. Твое желание исполнилось, и ты перестал желать пищи, но тут же возжелал другое. Скажи, разве сейчас тебя не мучает жажда? После сыра действительно хотелось пить. – Ты напьешься и захочешь чего-то еще. Для вас жизнь без желаний невозможна. Но чем больше вы получаете, тем большего хотите. – А тебе, Гермион, не хочется пить после еды? – спросили девять других И снова Гермион зажурчал смехом. – Хочется, – согласился он, – но мои желания просты. Мне достаточно вкусной еды и питья, удобной одежды, добрых друзей. Мне достаточно зеленых лугов и богатых садов, коровьего молока, двух солнц и одной ночи. Мне не нужна высокая башня, взобравшись на которую можно дотянуться до небес. Я не хочу трогать небеса, мне достаточно того, что жизнь дает мне. Вам же, людям той планеты, постоянно нужно что-то еще – вы не можете насытиться, не можете познать счастья. Когда у вас есть все, вы снова придумываете для себя желания, боретесь за них… – А что в этом плохого? – поинтересовался Эний. – В погоне за новыми желаниями вы отдаляетесь друг от друга… – А в этом что плохого? – Мы только что прилетели с угасающей планеты, и ты спрашиваешь меня, что в этом плохого? Эний задумался. Как чьи-то желания могли погасить планету? Все, сказанное Гермионом, было ему непонятно. – Значит, на этой планете все – общее? – спросил Эний, вспомнив уроки истории – коммунисты забрали все у богатых и поделили поровну между бедными. – Нет, – ответил Гермион. – На этой планете нам ничего не принадлежит. – Кому же все принадлежит? Великому Рабу? – Все принадлежит творцу. Эний нажал на кнопку, и столб выдал ему на той же дощечке хрустальный стакан, наполненный прозрачной водой. Она была такой холодной, что стенки стакана покрылись испариной. Лучше бы чай с сахаром или какао, подумал Эний, делая первый глоток. Прохлада полилась по его горлу, успокоила пчелу. Он пил и думал о творце. Какой он, если ему принадлежит целая планета с коровами, садами и людьми? Может быть, Великий Раб и есть творец? – Может быть, Великий Раб и есть творец? – спросил он. – Кто есть творец, тебе расскажет сам Великий Раб, – ответил Гермион. – Пейте. Нас ждут. Они снова пошли мимо одинаковых домов и газонов. Воздух переливался розовыми блестками, Эний сжимал и разжимал пальцы, чтобы пощупать их, но у них не было плотности. Пчела пела в нем тихую спокойную песню. – Гермион, – позвал Эний. – А почему наша планета угасает? – И на этот вопрос тебе ответит Великий Раб, – сказал Гермион. Они свернули у одного из домов, ничем не отличавшимся от остальных, задвигались по дорожке мимо газона. Когда они подошли к широкой деревянной двери, Гермион сказал: – Чувствую! Чувствую! – Чувствую! Чувствую! – кричал Уайз. – Хватит кричать, Уайз? – проговорил из темноты Нуник. – Рассказывай, что Гермион чувствовал. – Сейчас начнется! Уайз сжал пальцами губы и замычал, ворочаясь на кровати. Он походил на большую рыбу, попавшую в сеть. Подвал вернулся с той планеты на эту. Уже было слышно, как в отдалении гудит небо, действительно обещая начало. Вечер, заручившись поддержкой ветра, окреп, и ему, наконец, удалось выдавить из отверстия тряпье. Комом оно плюхнулось вниз. Звук падения был едва слышен, но заставил слепых вздрогнуть. Вечер ворвался в подвал, облетел каждую кровать, притронулся к каждому лицу бархатными крыльями летучей мыши. Когда он коснулся Уайза, тот прикрыл руками лицо и беспомощно закричал. – Уже весь город разнесли, ничего не осталось. Никак не оставят в покое. Надоели… – проворчал Нуник. Голос его надломился на последнем слове. Чернуха высунулась из-под кровати, понюхала воздух. Вылезла вся, потянулась. Вильнула пару раз задом – для приличия. Прижав уши к голове, подошла к отверстию, понюхала улицу, выбрала из нее самые сильные запахи и протяжно завыла. – Чернуха! Людино сердце сдвинулось – так легонько в сторону р-раз, а на место не встало. Надоели. Надоели вусмерть – вспомнила еще одно бабушкино словечко. Забытое, пришедшее только что на язык, оно силой своей экспрессивности вызвало бабушку с того света, затянуло ее в вентиляционное отверстие и поставило, как живую, перед закрытыми глазами Люды. Бабушка живехонько огляделась по сторонам, видно, сразу сообразила, где находится, и, сильно сгорбившись, просеменила к той кровати, на которой сидела внучка. Приподняла одеяло, заглянула вниз. – Вот как ты, Людка, моей телогрейкой распорядилась, – сказала, выпрямляясь. – Твоей телогрейке давно место на помойке, – огрызнулась Люда. |