Онлайн книга «Псы войны»
|
Конверс спрятал чек в карман. — Ну-ка, Джонни, — сказала Франсес, — дай заголовочек. Элмер мягко хлопнул в ладоши: — Что-нибудь о взбесившемся животном, на пятьсот слов. Конверс замотал головой. — Да ради бога. — Он принялся расхаживать между столом и окном. — Птицы… — Смотри и учись, — сказал Элмер Франсес. Положил руку на плечо Конверса, как тренер. — Так, «Птицы…», а дальше? Подошел Дуглас Долтен с исправленным «Безумным отшельником». Франсес нетерпеливо просмотрела очерк. Элмер продолжал держать руку на плече Конверса. — Продолжай, Дуглас, — вздохнув, сказала Франсес. — С огоньком. — Ладно, — сказал Дуглас Долтен и снова сел за машинку. — «Птицы…», а дальше что? — мягко спросил Элмер. — Ничего! Элмер убрал руку с плеча Конверса. — «Птицы гибнут от голода»! — предложил он. Конверс сел на краешек стола. — Так, голодные птицы, — сказал он. Усталый и злой, повернулся к Элмеру. — Пожалуйста: «Голодные птицы растерзали парашютиста!» Франсес изумленно уставилась на него. — Я схожу с ума, — сказал Конверс. Элмер уже записывал заголовок на уголке макета. — Отлично. Мне нравится. Только ты можешь придумать такое. Ну-ка, еще одну конфетку. Давай о насильнике. — Хватит на сегодня, Элмер. — Насильника, — настаивал Элмер. — Пожалуйста! — «Насильник…», — тупо пробормотал Конверс. — «Насильник подыхает с голоду». — «Насильник-лизун подыхает с голоду!» — Ну и где тут огонек? — нахмурилась Франсес. — «Аквалангист-насильник»? — У нас уже есть парашютист, — покачал головой Элмер. Помолчал с сосредоточенным видом. — «Парашютист-насильник»? — «Парашютист-насильник проткнул домохозяйку!» — предложил Конверс. — Господи! — пожала плечами Франсес. — Почти получилось, да. — Хватит, — объявил Элмер. — Он чуть жив. И голова у него сейчас другим забита. Дуглас Долтен сунулся с переписанным в очередной раз «Безумным отшельником», и Франсес, едва взглянув на листы, сказала: — Сплошная грязь. Когда Элмер и Франсес уехали домой в Атертон, Конверс подсел к Дугласу, и они распили бутылку бурбона, которую тот держал в нижнем ящике. Этим вечером была очередь Дугласа нести готовый макет еженедельника на стоянку междугородных автобусов «Грейхаунд», откуда тот доставят в Сан-Рафаэль печатнику, не состоящему в профсоюзе. Дуглас закончил с выходками своего безумного отшельника, и сейчас ему нужно было набраться сил, чтобы одолеть дорогу по Мишшн-стрит до стоянки и дальше, к себе в отель на Саттер. У Дугласа было из чего пить, в том же ящике стола он держал и пластиковые стаканчики. Конверс составил вместе четыре стула и бросил на них старый спальный мешок, который Элмер держал в том же шкафу, что и нелегальный телефон. — Мне достаточно знать, — продолжал говорить Дуглас, — что у тебя неприятности. Этого для меня достаточно. Конверс еще раз поблагодарил его. — Как давно у меня не было возможности помочь другу. Господи, ну и вид у тебя! Я тебе не даю спать? — Я бы выпил еще, — сказал Конверс. Дуглас со счастливым видом кивнул: — Помогать другу всегда было важно для нас. Когда я говорю «нас», я имею в виду свою компанию. Старую мою банду. Он налил стаканчик до краев и выпил одним глотком, уже третий. От выпивки он, похоже, бледнел еще больше. — Кто они, эти твои друзья? — Их уже нет. Умерли. Разъехались. Исправились. Все, кроме твоего покорного слуги — последнего из грязного старого племени. Элмера я не считаю. Элмер — гигант, но он не умеет пить. Конверс позволил Дугласу налить себе еще. Дуглас продекламировал: Когда, саки, для благостных услуг Ты, словно месяц, вступишь в звездный круг Гостей веселых — в память обо мне Переверни пустую чашу, друг! [45] — Знаешь, кто это написал? — Да, — ответил Конверс. — Это тебе не Лоуренс Ферлингетти [46] .— Дуглас осушил стаканчик и тут же неуверенной рукой налил себе снова. Конверс лег на спину на составленных стульях. — Расскажи, как там было, — неожиданно попросил Дуглас. — Как там было? — Во Вьетнаме? Дуглас с серьезным видом кивнул. Конверс принял сидячую позу. — По-настоящему, тебе надо бы спросить кого-нибудь из пехтуры. Для меня это была так, прогулка. Жил в основном в гостиницах. Иногда выбирался на передовую. Не часто. Слишком там страшно. Однажды я до того перепугался, что заплакал. — Это редкость? — По-моему, — ответил Конверс, — большая редкость. Думаю, естественно плакать от боли. Но плакать заранее — это не круто. — Но ты все-таки бывал на передовой, — сказал Дуглас. — Это главное. Конверс не видел в том никакой заслуги, но все равно кивнул. Дуглас снова налил себе. Смотреть, как он пьет, не доставляло большого удовольствия. — Я тоже бывал на передовой, — заявил Дуглас. — Я был таким же, как ты. Только моложе. Тебе сколько, двадцать пять? — Тридцать пять. — Ага, — сказал Дуглас. — Ну а мне было двадцать. Отец пытался отговорить меня, но я не желал его слушать. Знаешь отель «Билтмор» в Нью-Йорке? — Да вроде бы. — Должен знать. Он в квартале от Рузвельт-авеню. Неужели не назначал свидания под часами на «Билтморе»? — Не приходилось. — Так вот, отец нашел меня в «Билтморе», в «Мужском баре». Это было первый раз, когда мы с ним выпивали вместе. И насколько помню, последний. Он мне сказал: «Ты сдохнешь в окопах за коммунизм, и поделом тебе будет». Знаешь, что я ему ответил? Я сказал: «Отец, если мне судьба умереть в окопах, чтобы занять свое скромное место в истории, тогда я самый счастливый из здесь присутствующих». Глядя, как Дуглас морщится, словно ему прихватило живот, Конверс заключил, что Дуглас просто беззвучно смеется. |