Онлайн книга «Шанхай. Любовь подонка»
|
Она – ждет меня. Шагнул внутрь. Как тромб по сосуду, лифт неотвратимо пополз вверх. Лабиринт коридоров. Мягкий ковролин. Бежевые стены и темно-красные двери с золотыми цифрами. Целая шеренга дверей – пока шел вдоль нее, почему-то пришли на ум Урфин Джюс и его деревянные солдаты. Как и полагается высокому гостю, я важно ступал по ковровому покрытию. Поглядывал на замерших по стойке «смирно» сторожей-дуболомов, всматривался в их нагрудные жетоны-номера. 1048, 1049… 1050. Постучал. Приглушенный, будто издалека, голос: – Сейчас! Поворот ручки. Дверь подалась: деревянный стражник шагнул назад и в сторону, пропуская. Я зашел в номер. Губы – впритык к моим – и шепот: – С ума сойти, как я тебя ждала… …В номере прохладный полумрак. Окна закрыты лишь тюлем, и с улицы затекает рассеянный желтый свет фонарей. В теле моем – опустошенная слабость и горделивое спокойствие хорошо поработавшего самца. Инна, подперев голову рукой, другою водит пальцами по моей груди. – А ты поздоровел… Вроде и не изменился особо, но какой-то другой… – говорит она тихо, чуть охрипло. – Возмужал… Я смотрю на ее волосы, выкрашенные освещением в густой медовый цвет. Они больше не пахнут яблоками. Незнакомый мне, новый запах. Разглядываю ее руки. Какие же у нее большие руки. Какие широкие, громоздкие кисти… – Ты приезжай почаще… А то в следующий раз скажешь: «Постарел…» – А ты, правда, хочешь… чтобы он был, следующий раз? – Да, очень, – искренне вру я. – Конечно. Инка легкими касаниями губ целует меня в живот. – Я тоже, – ответно врет она. – Только приезжай лучше сам. – Приеду. – Приедешь? – Да… Множу ложь на ложь. – Смотри, я девушка доверчивая… Столь очевидную для нас обоих неправду последней фразы Инка скрывает за наигранным смущением и нарочито детской интонацией. – Люблю тебя… – говорим одновременно. Все-таки мы – замечательная парочка. Инна устраивается возле меня поудобнее. Поцелуи съезжают к низу живота. Я чувствую ее прохладные пальцы, мягкие губы. Вдруг она прерывается, словно спохватываясь. Заглядывает мне в лицо: – Как думаешь, я не слишком громко… недавно тут… Они же в соседних номерах, вдруг вернулись уже… и слышали все? Я не сразу понимаю, о чем или о ком она говорит. Она продолжает: – Они, конечно, нормальные мужики. Да и немного в курсе моих личных дел тут. Но афишировать не хотелось бы. – У тебя в Питере есть кто-нибудь? В ответ – небрежный жест ладонью. Таким, наверное, царица Клеопатра показывала Антонию: «пустое, забудь об этом». Склоняется снова, но я привлекаю ее к груди. – Не отдохнул еще? – с заботливой деловитостью спрашивает Инна. – Малыш потрудился на славу… Тянется к прикроватной тумбочке за сигаретами. Какие же у нее большие руки… Я лежу и подыскиваю подходящее слово. Загребущие… Нет, разве что – в переносном значении… Мосластые… Тоже не то, да и слово некрасивое, выпирает, точно субпродукты на грязном лотке… Руки-то у нее на самом деле хороши – как и все остальное. Инна, прекрасно зная, что я ее разглядываю, достает из пачки тонкую сигарету. Как-то нарочито манерно держит ее. – Зажигалку не могу найти… – Посмотри у меня, в правом кармане. Джинсы мои валяются где-то на полу. Инна, зажав сигарету в губах, подползает к краю кровати. Чуть оттопырив загорелый зад, свешивает руки вниз и возится на полу с видом фотографа, заряжающего пленку. В это время раздается короткий писк телефона. – Твой, кажется… – говорит Инна, достав зажигалку. – Дать? – Не надо. Потом. – Вдруг что-то важное? – Важное – ты. И ведь почти не вру. Прямо сейчас происходит что-то очень важное, но мне не хватает опыта и ума понять, что именно. Я смотрю, как Инна прикуривает. На мгновение вспыхивает кончик сигареты. Внутри меня в эту самую минуту тоже что-то быстро и тихо сгорает, чернеет, обугливается, чтобы минутой позже исчезнуть вовсе – бесследно и навсегда. Внутренний огонь этот спокойный и ровный, не болезненный – только улетает прочь холодная мгла былых обид. Но на смену не приходит ничего. – Ты написал что-нибудь новое? – спрашивает меня Инна, сидя на кровати по-турецки. Фонарь с улицы слабо освещает ее тело. Краснеет точка сигаретного огонька. – В смысле? – Твои рассказы… Они все какие-то… Мне их страшно читать. – Не читай. Бери пример с меня – я вообще читать перестал. – А писать? – Мелом по доске – пока еще нет. А там – посмотрим… – Про Китай не собираешься написать? Тут ведь есть на что посмотреть, про что рассказать? – Для этого нужно быть… ну, не знаю… Удивленным. Разозленным. – Влюбленным. – Да. – Ну и? – А я привык уже ко всему тут. Не знаю… Посмотрим. Инна деланно вздыхает. – Раньше ты любил поговорить о литературе… Но раз не хочешь, не буду настаивать. Наверное, есть здесь и моя вина – не думала, что ты серьезно… – Да ладно. Лучше скажи, как тебе тут? – Я, правда, город только из окна видела, но впечатляет, ничего не скажешь. Завтра сможешь мне показать, что и как тут у вас? – Конечно. Я целый день свободен – занятий у меня нет. – Как твои студенты? – Как и везде. Только ленивее. – Я считала, китайцы – народ трудолюбивый… – Так все считают, пока с ними вплотную не столкнутся. Вы разве еще не успели? – Только начинаем. Вот как раз устанавливаем связи. А на самом деле, они какие? – Обычные люди. С какой радости им труд любить? От бедности, по нужде, или из-под палки, если – да, работают много. Ну и я так работал, в армии, первые полгода… Вообще, они не трудолюбивые. Они – трудостойкие. Вот это вернее. Где один сдохнет от условий, китаец может работать запросто. Зато, если уж появился шанс откосить от работы – будь уверена, первым откосит. Или на другого спихнет. |