Книга Румбо, страница 76 – Георгий Злобо

А сопротивляться Румбо умел: Гаврило хорошо помнил это.

И тогда они использовали силу его сопротивления для своих целей, заставив искать выход из паутины кровяного озера. И подослали хитрого сокола.

Ведь это Григорий привёл меня к Озеру, рассуждал Румбо. Стало быть, Григорий и выведет. Логично?

И Григорий вывел.

Ёбаную лодку уже не остановить: её несёт туда, где жирная чёрная кровь снова становится алой.

— Всё повторяется снова! — улыбнулся Румбо, — они направляют меня в ловушки, из которых я силюсь вырваться, и вырываюсь. Чтобы встретиться с 3оей. Но только что-то уж очень давно мы не виделись, милая: я уже стал забывать твой запах. Куда несёт меня кровь? Ад в голове моей — Ад в моём сердце. И нет миров, кроме единого. Нет Воли, кроме Единой. Воля Вселенной вращает планетами и зажигает звёзды. И никто не в силах противостоять ей. Дьявол и бог — лишь маски в спектакле, который играем мы друг перед другом. Но когда опустится занавес, маски придётся оставить.

Не найти в этом мире покоя.

Где я? Кто я?..

Стеклянные стены сужались в тоннель: кровь понесла каяк в скользкой, сияющей зыбкими отблесками стеклянной трубе.

Он выкинул лопатку за ненадобностью.

Успокоился.

Сел, устроился поустойчивей.

Стал напевать, пристукивая по черепам ладонями:

Ты во мне раскрыла душу:

Образ твой я не разрушу.

Буду помнить до конца.

Ламца-дрица-ца-ца!

Мы мечты свои больные

Во тиски возьмём стальные:

Пусть побьются всласть

За родную власть.

Мы коней своих развяжем,

Но, пошли! — им дружно скажем

И погоним ввысь.

Если кони — то безумны,

Если грязь, то с гноем гуммы,

Просто зашибись!

Яд любви познавши рано,

За природу встанем рьяно:

Членососам — нет!

Смерть в бою вдвойне приятна —

Эту фразу скажем внятно

Пустоте комет.

Пусть живёт в пучине чёрной

Город, властью обреченный:

Выпьем, братаны!

Этот город вспоминая,

Люд вздыхает, проклиная

Город Сатаны.

— Сатаны! — повторил припев Румбо, и казалось, черепа вторят ему.

— Откуда во мне единовременно присутствуют страшной силы стремление к смерти и не менее отчаянная любовь к жизни? — пробормотал он, лучась радиацией, — и как обуздать мне эти фатальные силы? А никак не обуздаешь. Все мы — лишь послушные винтики в едином космическом механизме. И поэтому я неотвратимо плыву по его венам. И я оказался здесь по собственной воле — вот в чём фокус! Сам трудился, делал «Попадью», весло приспосабливал. Ведь мог бы остаться у Озера? Мог. Выходит, тот, у кого воля сильнее, тот и есть мотор Вселенной: она живёт его энергией, а энергия не знает масок. Чем сильнее сопротивляешься, тем быстрее обороты двигателя — только и всего. А отчего я сопротивляюсь? Отчего ищу выход?.. Потому что хочу обрести 3ою. Потому что ради неё я вернулся сюда. Но я — водородная бомба, которая должна взорваться. Я сопротивляюсь — и ищу 3ою. Значит, им нужно, чтобы я искал 3ою. Значит, когда я найду её, взрыватель сработает. Значит, кровь несёт меня к ней — как я и хотел, как мечталось. Вот она, великая сила любви, и мне не обороть её. Стало быть?.. стало быть, 3оя — и есть моя смерть, которая так нужна им. А если я брошу «Попадью», прыгну и поплыву против течения? Хрена что выйдет… стены тоннеля ровные, скользкие, уцепиться не за что, а глубина здесь, судя по всему, порядочная: до дна не достанешь, с головой уйдёшь. Но ведь я дышу кровью. Стало быть, я могу с головой опуститься в реку и идти по дну против течения. Это кажется маловероятным, но попробовать стоит: в любом случае, терять нечего.

Пару раз глубок вдохнув, он перевернул пирогу и с головой нырнул в кровь.

Но кровь была очень густая, и выталкивала на поверхность, где подхватывало удалое течение.

Румбо подгрёб к стене, пытаясь зацепиться.

Вы пытались когда-нибудь зацепиться за жирное стекло?

Он лёг на кровь, восстанавливая дыхание.

Внезапно что-то проплыло мимо.

Инстинктивно он вытянул руку и ухватил: это был один из черепов «Попадьи». Отвалился, стало быть.

Ещё два черепа плыло навстречу.

До него вдруг стал доноситься отдалённый гул, который по мере продвижения становился всё явственней — а течение, тем временем ощутимо усилилось.

Теперь уже бурлящий кровяной поток неудержимо нёс его по стеклянной трубе, словно кусок фекалий.

Нырнул и всосал крови.

Нелепо подумать, что ждёт впереди.

Представилось вдруг, что сейчас вынесет в водопад, и низвергнет в гигантскую раковину с измельчителем в стоке. И увидит он, как десятки ему подобных, не в силах удержаться в водовороте, соскальзывают в сток, и как размалывают их стальные лопасти.

И он, Румбо, — тоже соскальзывает.

Попытался вынырнуть, но неудачно: кровь заполняло уже всю трубу сверху донизу. И чем дальше он плыл, тем сильнее сужались стеклянные стены, сильнее давил на уши нескончаемый рокот.

Этот сводящий с ума гул нарастал, нарастал — и вдруг лопнул искрящейся радугой. Потеряв ощущение пространства и времени, Румбо повис в мерцающем коконе разноцветных лучей.

Вдруг… отчётливо ощутилось чужое присутствие.

Они были здесь, его мучители.

Они обсуждали его незавидную участь.

— Старая я блядь, — сетовала Бабадятел, нахохлившись, — такого мужичонку отхватила, а он, падла, взял, да съебался. В нехорошие игры играет со мною разум. В мертвеющих объятиях ласковой осени повторяем мы колебания предков, затухающие колебания предков.

— Я люблю блядей, а тебя — просто обожаю, — рассыпчато блеял Кроепед, — обожааааю.

— Он растерян, потому что действительность повернулась к нему жопой, — важно изрёк Гаврила.

— Он возомнил себя великим гонщиком, а сам — бах! — и кувырнулся на первом же повороте, — отозвался Начальник Цеха.

— Тлосма! — сплюнул чёрный истукан.

— Так будет со всеми любителями преступать границы, — клокотал сокол Гриша.

— Хуярь, хуярь, преступничек растленный, — подхихикнул Сторож.

— Он дрочил, нюхая её домашние тапочки, — вскрывала карты половина женщины, а гиенокрыс плотоядно попискивал.

— Эй, послушайте! — Румбо изрёк это не ртом, но мозгом, — послушайте же! Скажите: где я?!..