Книга Любовная аритмия, страница 23 – Маша Трауб

– Держите. – Мужчина протянул ей визитку.

«Судебный переводчик с македонского языка. Профессор», – прочитала Татьяна.

– Очень приятно, – сказала она, – Татьяна.

– Ну? – Мужчина нетерпеливо подпрыгнул на месте. – Давайте.

– Что давать? – не поняла Татьяна.

– Пакет.

– Да нет, не надо, я машину из прачечной жду, – отказалась Татьяна, думая, что профессор хочет ей помочь донести пакет.

– Давайте, – настаивал мужчина, – я постираю.

– Зачем? Ну что вы? Не надо.

– Я лично постираю. Не волнуйтесь. Все хорошо будет. Даже с ополаскивателем. Давайте белье. – Мужчина опять подпрыгнул и потянул на себя пакет, который Татьяна держала в руках.

Она молчала и пакет не отдавала.

– Это я, – сказал мужчина.

– Кто – я?

– Сутки, – объяснил мужчина.

– В каком смысле?

Татьяна поняла, что сходит с ума. Профессор-переводчик хочет постирать ее белье.

– А привезете когда? – спросила Татьяна, которая была готова отдать ему белье, лишь бы отстал.

– Через сутки, – ответил мужчина. – Завтра.

– Аа-а-а! – обрадовалась Татьяна. – А как вас зовут?

– Сутки, – рассердился мужчина ее непонятливости. – Меня зовут Сутки, я – прачечная.

– А кто профессор?

– Я – профессор. По вторникам стирать не буду – у меня заседание ученого совета. А в остальные дни я прачечная.

Мужчина, схватив пакет, подпрыгивая, побежал к машине.

Татьяна была в таком шоке, что не спросила, сколько стоит профессорская стирка.

В тот же день совершенно неожиданно вернулась домработница. Татьяна ушла гулять с Мусей и вернулась поздно. Дверь была открыта, хотя она точно помнила, что все закрыла. В гостиной незнакомая женщина елозила уличной, как ее называла Татьяна, шваброй для мытья террасы, оставляя на полу грязные мокрые разводы. Татьяна, которая с упорством маньяка подбирала губки для мытья посуды и тряпочки по цвету и под страхом смерти не помыла бы тряпкой для детской комнаты пол в ванной, охнула.

– Что вы делаете? – спросила она. – Вы вообще кто?

– Пол мою, а что? Вон какой срач развели, – с вызовом ответила женщина.

От слова «срач», от такой наглости Татьяна задохнулась.

– Что значит – «срач»? Да вы знаете, что тут было, когда мы приехали?

– Нормально все было. Я сама все отмыла, – огрызнулась женщина.

– А вы – домработница? – догадалась Татьяна. – Анжела?

– Да, я тут за домом смотрю. А вы постояльцы?

Анжела недвусмысленно дала понять, то она в доме хозяйка, а Татьяна – никто.

– Есть половая тряпка, этой шваброй нельзя мыть в доме, – сказала Татьяна.

– Это еще почему?

– Потому что у меня ребенок маленький, – ответила Татьяна. – А что касается срача, то вы не правы. Здесь даже тряпки половой не было. И ни одного таза.

– Да, тряпки не было, – спокойно ответила Анжела. – Мне выжимать ее нечем.

Она повернулась к Татьяне другим боком, и та увидела, что у женщины одна рука как будто привязана, приклеена к телу, словно она – продолжение туловища. «Как младенец в слинге у матери», – подумала Татьяна.

– Простите, я не знала, – сказала она.

Анжела ей совсем не понравилась. Неприятная женщина. Хамка. Если она фактически инвалид и не может убирать, зачем работает? Зачем хозяин дома ее держит? Впрочем, видимо, этому Артему глубоко наплевать и на дом, и на то, кто в нем работает.

Татьяна встала к плите, держа Мусю на бедре, и стала варить ей кашу на ужин.

– Чё готовишь? – подошла к ней Анжела и заглянула в кастрюлю.

Татьяну аж передернуло. Она терпеть не могла панибратского отношения и всегда держала дистанцию с незнакомыми людьми.

– Сколько девочке? – продолжала Анжела.

– Год и два, – сдержанно отозвалась Татьяна.

– А чё с соской? Пора отбирать. Дай мне соску! – Анжела вытащила соску изо рта Муси. Малышка заорала на весь дом.

– Отдайте ей соску, пожалуйста. И не вмешивайтесь. Я сама разберусь, – резко сказала Татьяна. – Она вообще чужих людей боится.

Больше Анжела к Мусе не подходила. Татьяна даже удивлялась и внутренне обижалась – она привыкла, что малышке умиляются и сюсюкаются с ней совершенно посторонние люди. Татьяне, как матери, очень льстило такое отношение, и она гордилась тем, что Муся красивая девочка. А тут такое равнодушие и даже неприятие.

Еще через день Татьяну начало раздражать присутствие Анжелы в доме. Они с домработницей только здоровались по утрам и перебрасывались несколькими фразами по поводу ключей и каких-то бытовых мелочей. Анжела жила своей жизнью и Татьяне никак не помогала. Если утром она оставляла немытую чашку, то в обед находила ее на том же месте, где оставила.

Ночью она проснулась от грохота. Спустилась вниз и увидела совершенно пьяную Анжелу, которая стояла на кухне, курила и варила какой-то суп.

– Что вы делаете? – спросила Татьяна.

– Суп тебе на завтра варю. Не жрешь ведь ничего, – ответила та.

На кухне воняло какой-то гадостью.

– Вы не могли бы курить на улице, а не в доме. – Татьяна еле сдержалась, чтобы не устроить скандал и не разбудить дочь, и ушла наверх.

«Это переходит все границы! – написала утром Татьяна Максу эсэмэску. – Она курит в доме, хамит, совершенно ничего не делает. Даже пол на кухне не моет».

«Я позвоню Артему. Не нервничай», – ответил Макс.

Видимо, какой-то разговор между хозяином дома и Анжелой состоялся. Домработница встала с утра пораньше и начала двигать мебель, вытирать пыль.

– Помоги мне ковры вытрясти, – попросила она. – После инсульта руки нет.

Татьяне стало стыдно. За себя, за свои слова. Она взяла ковры и вытащила их в сад. Потом помыла полы, вычистила плиту. Анжела ушла елозить тряпкой наверх. Татьяна затащила ковры в дом и расстелила.

«Все», – сказала она себе.

Когда Татьяна играла с Мусей, до нее дошло, что это она, а не домработница убрала дом.

«Я делаю за нее ее же работу, – написала она Максу, – устала как собака. Она мне только на нервы действует».

– Чё ты такая замученная? – спустилась к ней Анжела.

– Устала, – ответила Татьяна.

– От чего? – искренне удивилась домработница.

– От всего, – огрызнулась Татьяна.

Настроение в последние дни у нее было отвратительным. Она уже двадцать раз пожалела, что придумала этот отпуск. Лучше бы послушалась Макса – уехала в отель, где не нужно было бы ни готовить, ни убирать. Ее все раздражало – и погода, которая никак не могла установиться, и дом с его незакрывающимися дверьми и начинающим подтекать унитазом.