Книга Том Стволер, страница 17 – Дарен Кинг

— Так-так-так.

— Не хотите чего-нибудь выпить?

Прим смотрит на дяденьку, который этническое меньшинство, и говорит:

— Домашнего красного.

— Бокал домашнего красного.

Прим улыбается:

— Бутылку.

Дяденька, который этническое меньшинство, кивает.

— А для джентльмена?

Я верчу головой. Ищу этого джентльмена. Прим прикасается к моей руке:

— Том, малыш, он имеет в виду тебя. Ты будешь что-нибудь пить?

— Газировку с апельсиновым соком.

Прим морщит нос.

— Вряд ли здесь подают газировку с апельсиновым соком. Может быть, выпьешь пока апельсиновый сок с газировкой? Y вас есть апельсиновый сок с газировкой?

Дяденька, который этническое меньшинство, кивает.

— И дежурный обед на двоих. Хотя, если можно… — Прим смеется и говорит: — Можно сделать на одного с половиной? Том у нас еще маленький. Он много не съест.

— Конечно, мадам. Сэр. — Дяденька, который этническое меньшинство, наклоняется, как будто хочет завязать шнурки. Только он не завязывает шнурки. Он просто уходит.

Прим смотрит на меня и говорит:

— А теперь, Том, рассказывай. Свою историю жизни.

Я делаю хмурое лицо.

— Давай, Том. Рассказывай.

— Я Том Стволер. — Я пожимаю плечами. — Я родился и вырос в Лондоне.

— А чем занимаются твои папа с мамой?

— Папа сейчас в тюрьме. На нефтяной вышке. Он занимается сексом.

— А мама?

— Она занимается сексом.

Прим кивает.

— Понятно. Это все объясняет. И что кончился твой «Тигр Антоний». Кстати, напомни мне на обратном пути, чтобы я купила тебе пару пачек. Когда мы пойдем домой.

— Я домой не пойду, — говорю. — Там противно.

— Очаровательно.

— Это все из-за мусора, он воняет. Это мой дядя его принес, мусор. Его зовут дядя Мусорщик, он работает мусорщиком.

— Ага, понятно. Ты говорил про свой дом.

Дяденька, который этническое меньшинство, приносит стакан апельсинового сока и бутылку вина. Наливает вино в бокал, ставит бутылку на стол.

— Я подумала, ты говорил про мой дом. Там уж точно ничем не воняет. А если когда чем и пахнет, то пахнет вкусно. — Прим говорит: — Цветами, и ароматными палочками. И мужчинами, разумеется. Кстати сказать. Что ты там говорил про своего дядю Мусорщика?

— Это мой дядя. Он сейчас в тюрьме. Все сидят в тюрьме. И папа, и дядя. Все-все.

Прим отпивает вино, говорит:

— Трагедия рабочего класса.

— Да нет, — говорю. — Они вообще не работают. Они занимаются сексом. Даже мой дядя. Ему всегда везет с женщинами.

— Правда?

— У него есть такие трусы, которые нравятся женщинам и сводят женщин с ума. Такие шелковые трусы.

— И что, это работает?

— Да нет, — говорю. — Он вообще не работает. Он в тюрьме.

— В шелковых трусах. — Прим смеется и говорит: — Наверное, этот твой дядя знает толк в сексе.

— А что, в тюрьме занимаются сексом?

— Наверное, да. Я бы вот занялась. — Прим делает мечтательное лицо. — Все эти огромные, грубые, волосатые мужики…

— А вам нравятся грубые и волосатые мужики?

— Том, ты еще маленький для таких разговоров. — Прим делает строгое лицо и говорит: — А вот и наши закуски.

Мы с Прим идем вдоль по улице. Прим ведет меня за руку, я улыбаюсь, и она улыбается, и еще я пою, про себя. Прим спотыкается и падает в кусты. Я тяну ее за руку, помогаю подняться. Она очень смешная — Прим.

Мы с ней оба объелись. В том месте, где вкусно кормят. Прим выпила целую бутылку вина и стала такая смешная-смешная. Я выпил свой сок, апельсиновый с газировкой, и тоже стал очень смешной. Только не по-настоящему, а понарошку. Это я так притворялся. Потом Прим расплатилась. Дала тому дяденьке, который носил нам еду, специальный лазерный пистолет, который стреляет цифрами-деньгами. Потом мы вышли из этого места, где вкусно кормят, и Прим споткнулась и упала в кусты.

Я тяну ее за руку, помогаю подняться.

А потом смеюсь, и сам падаю в кусты, и кричу:

— Помогите, я упал в кустики!

— Кстати о кустиках. — Прим смеется и говорит: — Может быть, ты их мне пострижешь. Потом. Когда мы придем домой. Ну, если вообще доберемся до дома.

Я не слушаю. Я лежу на траве в кустах.

— У тебя как раз подходящий рост. — Прим снова падает в кусты. — Мне даже не надо будет вставать на стул.

Я не слушаю. Я смотрю на витрину, которая в магазине.

Прим поднимается на ноги, поднимает меня и говорит:

— Что там? Ты что-то увидел?

Там целая гора коробок с «Тигром Антонием». И еще там написано на бумажке: ««Тигр Антоний». Овсяные хлопья для детского завтрака. Распродажа за полцены».

— Ага, нам с тобой повезло. Давай купим тебе твоих хлопьев. — Прим идет в магазин, открывает дверь, спотыкается, падает, но тут же встает и говорит продавцу: — Нам, пожалуйста, сто пятьдесят коробок. Антония. — Прим спотыкается, падает, встает на ноги и говорит: — Тигра.

У продавца есть фургончик. Мы все забрались в фургончик. Дяденька-продавец сел за руль. Прим — рядом с ним. На переднем сиденье. А я сижу сзади, вместе со ста пятьюдесятью коробками «Тигра Антония». Прим, которая сидит рядом с дяденькой-продавцом, говорит:

— Вы женаты?

Это она говорит дяденьке-продавцу, а он отвечает ей:

— Да, я женат.

— И счастливы в браке?

— Ага.

— Вот жопа.

Я смотрю на сто пятьдесят коробок и думаю: это все — «Тигр Антоний». Мечта всей жизни. А мой живот думает и мечтает: да, надо скорее все это съесть.

Прим открывает сумку и говорит:

— Куда я его задевала? — Она оборачивается ко мне и спрашивает: — Том, ты не знаешь, куда я дела свой кредитный пистолет?

— Вы его оставили в том месте. Где вкусно кормят.

— Вот жопа. — Она смотрит на дяденьку-продавца, который сидит за рулем, и говорит: — Я бы, наверное, и голову давно потеряла. Не будь на ней столько кудряшек. Могу я вам выписать чек? Том, подожди меня здесь. Я схожу за своей чековой книжкой. — Прим открывает дверцу фургончика и выходит наружу.

Я смотрю на коробки с «Тигром Антонием». Считаю их. Раз. Два… Раз…

Возвращается Прим, залезает обратно в фургончик. Машет чековой книжкой, улыбается и говорит: