Книга Пять рассерженных жен, страница 67 – Людмила Милевская

Предупредив водителя, что скоро вернусь, я помчалась в свою квартиру. Не собираясь там задерживаться надолго и очень опасаясь столкнуться с Евгением, я вырвала из блокнота листок и написала первое, что в голову пришло. Глупое, конечно, враньё: что вынуждена была отлучиться по делам Маруси, что подробности потом, что целую и все как в таких случаях полагается.

Я положила записку на видное место: на тумбочку рядом с телефоном, и собралась уже уходить, но зазвонил мой мобильный. Поспешно выхватив из кармана трубку, я прижала её к уху — это был Фрол Прокофьевич.

— Соня, вы никому не сказали о том, что я жив? — первым делом поинтересовался он.

— Нет, не сказала, — успокоила я его.

— Спасибо, Соня. Мне срочно надо вас видеть. Сможете приехать?

— Смогу, — не раздумывая, ответила я.

Моя поспешность его смутила.

— Это не в Москве, — замялся он.

— Предвидела это и взяла машину, — крикнула я. — Быстрей говорите куда ехать.

— Ручка и бумага у вас есть под рукой?

И вот тут-то я повела себя как настоящая дура — я перевернула блокнотный листок, тот, на котором написала записку Евгению и, приготовившись писать, крикнула:

— Бумага есть, записываю!

И Фрол Прокофьевич продиктовал:

— Рязань, улица Рязанская, дом шестнадцать, Талейкина Галина. Адрес простой, легко запоминается, — добавил он.

— Да, легко, — согласилась я. — Подъезда нет?

— Нет, это частный дом моей двоюродной сестры, — пояснил Фрол Прокофьевич. — В доме два входа. Один центральный, ведёт в сам дом. Второй вход в зеленую дверь сбоку, там небольшое помещение, где вы и найдёте меня.

И я, ничего лучше не придумав, приписала под адресом «зелёная дверь сбоку».

— Очень жду вас, Соня, приезжайте скорей, — попросил Фрол Прокофьевич.

— Выезжаю и скоро буду, — пообещала я.

Машинально перевернув листок блокнота, я увидела на обратной стороне записку, написанную для Евгения, и с удовлетворением повесила её на самое видное место, рядом с зеркалом над телефоном.

После этого с чувством исполненного долга я покинула свою квартиру. Вернулась в автомобиль и сказала Тамаркиному водителю:

— Едем в Рязань.

Он несколько удивился, но не возразил, лишь сказал, что тогда нужно заехать на автозаправку.

— А куда там в Рязани? — поинтересовался он. — Я этот город знаю.

— На улицу Рязанскую, дом шестнадцать, зелёная дверь сбоку, — сказала я и с удовлетворением добавила: — Адрес простой.

* * *

Большую часть пути меня мучили две проблемы: отношения с Евгением и, что гораздо хуже, жареный поросёнок. В компании с говядиной Мирабо и сырым мясом с ананасами этот чёртов поросёнок никак не хотел усваиваться, истязая меня такой отрыжкой, накладывающейся на изжогу, что мне уже было не до Фрола Прокофьевича. Я даже не осознавала куда еду. Изредка мелькали мысли, что возможен разрыв с Евгением, что ждут меня неприятности, но было это где-то от моей жизни далеко.

Я ворочалась на сидении, охала, ахала и пыхтела до тех пор, пока водитель не заинтересовался моим состоянием. Решив, что нет смысла скрывать, я честно во всем призналась. Водитель поддержал меня, сказал, что у него это частенько бывает и даже снабдил какими-то ферментами.

Не могу удержаться, чтобы не похвалить современную фармацевтику.

Сто раз повторю: как далеко шагнула медицина!

Я проглотила всего несколько таблеток, а поросёнок начал перевариваться с таким свистом, что пришлось останавливаться буквально под каждым десятым кустом.

С одной стороны я была даже рада, поскольку очень переживала за свою фигуру, но с другой стороны это сильно сдерживало наше продвижение на пути к Рязани. Дорога была буквально устлана…

Но дело не в этом, на улицу Рязанскую мы приехали уже ночью. Поэтому зеленую дверь пришлось искать с фонарём. К тому времени благодаря ферментам я уже вновь обрела свою обычную лёгкость и на крыльцо взлетела как пушинка.

Взлетела и постучала.

В окне загорелся свет.

Я постучала ещё.

— Кто там? — спросил мужской голос.

Это был голос Фрола Прокофьевича.

Признаться, я опасалась ловушки, поэтому на всякий случай сошла с крыльца и боязливо оглянулась на Тамаркиного водителя. Тот, как ни в чем не бывало, закуривал сигарету. Эта обыденность добавила мне духу, и я крикнула:

— Это я, Соня, открывайте.

— Сейчас, — услышала я в ответ и, секунду спустя дверь распахнулась.

На пороге стоял Фрол Прокофьевич в махровом халате. Я стыдливо отвернулась. Не знаю почему, но мужчина в халате ужасно смущает меня. Торчащие из-под халата волосатые и в любом случае кривоватые ноги кажутся мне верхом неприличия.

Так, отвернувшись, я и вошла в дом.

Вошла и удивилась. Фрол Прокофьевич, человек с детства привыкший к роскоши, в обывательском, конечно, понимании, вынужден был прозябать в таких отвратительно скромных условиях. Узкая комната, железная кровать, лоскутное одеяло, полное отсутствие телевизора. Там даже стула приличного не было. И стола. И, простите, совершенно не ясно было, где туалет. А ведь он мог в любую минуту мне пригодится после этих чудесных ферментов. И поросёнка. И всего прочего.

Фрол Прокофьевич торопливо накинул на кровать скомканное одеяло, в совершенно невообразимом пододеяльнике (думаю, ровеснике Джорджа Вашингтона) и пригласил меня:

— Присаживайтесь.

— Как? — изумилась я. — Прямо на постель? Вы бы хоть с верху набросили что-нибудь.

— Простите, у меня ничего нет, — вспыхнул он.

— Так сказали бы. Я привезла бы вам покрывало. И простыней. И пододеяльников захватила бы с наволочками. Горе горем, но нельзя же так опускаться.

И я опустилась на неубранную кровать, а куда было деваться? Не стоять же. После говядины Мирабо, сырого мяса и поросёнка это было не только трудно, но и небезопасно.

Фрол Прокофьевич присел со мной рядом и осторожно поинтересовался:

— Сонечка, а откуда вы знаете, что у меня горе?

— Господи, ну не от радости же вы сюда-то забились!

— Да, не от радости, — пригорюнился он. — Какая уж тут радость?

— Так давайте рассказывайте поскорей, — воскликнула я, тревожно прислушиваясь к разгулу поросёнка в желудке.