Онлайн книга «Эшби»
|
— Эдвард, почему вы так на меня посмотрели? — Но, мадам… — Что это вам пришло в голову целовать ему руку? — Мне стыдно, мадам. — Вы не мужчина, Эдвард. Этот ребенок больше мужчина, чем вы. Мне говорили, что вы не ладите с другими слугами. — Мадам… — Да, Эдвард, говорят, что вы неучтивы с горничными. Вы их боитесь? — Как будет угодно мадам… Покраснев, он встал со стула и ушел в салон. Друзилла, посмотрев на меня, провела ладонью по затылку Моктира. — Зачем вы его мучаете? — спросил я, не поднимая глаз. Глаза Моктира заблестели на освещенной солнцем лужайке, наши же словно подернулись дымкой. — Он такой невинный. На первом этаже хлопнула дверь, потом, выше, раздался еще хлопок. По лону равнины скользят облака, солнце целует веки, ветер целует руки. Маленький дикарь наклоняется, ныряет в траву, крутится, рвет зубами цветы, погружает голову в зеленую волну и кричит: «Я здоров! Я здоров!» Он разбрасывает покрывала по балюстраде, снова ныряет в траву, крутится в грязи и грызет цветы. Друзилла, подбежав, пытается поднять его, но он вырывается и убегает по лужайке. Друзилла бежит за ним. Я вижу, как они пробегают до конца лужайки и исчезают под кроной лиственницы. Эдвард в своей красной куртке, с растерянным взором, следует за мной. — Сэр, я хочу уйти. Мадам меня не любит. Ночью меня терзают. — Как? Кто? Кто вас терзает ночью? Скажите, Эдвард. Доверьтесь мне. — Я не могу, сэр. — Не уходите, Эдвард. Вы знаете, я могу помочь вам получить образование. Вы мне нравитесь, но вы уж слишком нелюдимы. Мадам сама ребенок, но она вас любит. — Сэр, этот дом — совсем не то, что о нем говорят. — Не понимаю вас, Эдвард. Присядьте рядом со мной. Он уселся на краешек шезлонга. — …Вы красивый мальчик, Эдвард… Он сильно покраснел, зарылся лицом в ладони, плечи его бархатной куртки поднялись до его огненной шевелюры. — …Вы не знали об этом?.. Эдвард, не будьте же смешным… Скажите, вы верите в ад? Он поднял голову и долго смотрел на меня, положив руки на колени: — Да, сэр. — Почему? — Потому что я вижу его. — Где вы его видите? — Здесь, сэр, в этом замке. — Вам не откажешь в смелости, Эдвард. Господин пастор поручил вам обратить нас? Его ладони заметались по черному бархату, на лбу, затекая в глаза, заблестел пот. — Не смейтесь надо мной, сэр. Мои братья уже достаточно поколотили меня за то, что я видел ад. Я недостаточно ясно различаю, что у меня внутри. — Преклоняюсь перед вашей искренностью, Эдвард. Все в вас органично и естественно. Вот вы видите здесь ад, а каков же из себя дьявол? — Я ощущаю его присутствие. — Вы заставляете меня волноваться. — Иногда я чувствую, как он кладет руку мне на плечо, и тогда вокруг меня расстилается пустыня. — Когда-то, давно, я тоже это чувствовал. Все тонет в белесом тумане, очертания предметов расплываются, вас сковывает холод… — Да, дьявол холоден… — Снаружи задувает белый ветер, деревья, тронутые им, покрываются инеем… — Да, да, я скольжу по жесткому насту подлеска… — По небу плывут сгустки правильной формы… Кожаный воротник моего пальто открывается и закрывается под моим затылком, как крылья железной птицы. Я спотыкаюсь об обледеневшие плоды. Его рука дрожала. Внутри меня проклюнулся и вырвался наружу ядовитый цветок гнусного веселья. — Так мы с вами братья, Эдвард, мы одинаково чувствуем, мы верим в дьявола; вы ангел, это точно. Так зачем же вы пренебрегаете горничными? Он вскочил с места. На опушке показались Друзилла и Моктир. Эдвард ушел в салон, я последовал за ним. Я положил руку ему на плечо, он повернулся ко мне вполоборота. — Успокойтесь, — сказал я, улыбаясь, — это не лапа дьявола. Подумайте о том, что я вам сказал. Я думаю, Эдвард, мы поймем друг друга. Он вздрогнул. Мы были — два трепетных мотылька в зале блестящих нарядов, лиц и плодов. Друзилла впорхнула в комнату, на террасе Моктир собирал покрывала и складывал их на шезлонг. — Ну, чем вы занимаетесь? — сказала она, приближаясь к нам. Ты утешаешь этого грубияна Эдварда? Эдвард, хотите мир? Она протянула ему руку: — Надулся, считает себя рабом. — О, нет, мадам, я не считаю себя рабом. — Так оставьте этот сумрачный вид, Эдвард, и вы будете самым красивым мальчиком в мире. Я надеюсь иметь удовольствие показать вам всю красоту этого мира. Вы мечтаете о счастье, Эдвард? — Я мечтаю о спасении, мадам. — Надеюсь, это не помешает вам пожать протянутую вам руку? Он повернулся всем телом, улыбнулся, сжал руку Друзиллы в ладонях и поцеловал ее. — Отныне вы наш союзник, — сказала она, обернувшись ко мне, — мы будем вас защищать. Увидев, что он собирается унести покрывала, она остановила его, взяв за руку: — Оставьте, вы много испытали сегодня. Отдохните здесь с нами. — Но, мадам, что скажут мои товарищи? — У вас и на этот счет противоречия? — Мое место с ними. — Не играйте в апостола. — Не хочу войти в искус. — Вы сами его ищете. Вы же мечтаете о спасении? — Да, я сказал это, но лишь немногие способны быть счастливыми. — Эдвард, голос ребенка заставляет вас вздрогнуть? — Да, Мадам. — Тогда мы — братья. Ты слышал, Ангус? Но я отвернулся к лестнице. Июньским полднем 1937 года в Палермо, в такси, везущем нас в отель, Друзилле внезапно стало плохо. Мы возвращались из палаццо, которое нам порекомендовали наши друзья: два старика содержали там школу пения и игры на лютне и арфе. В атриуме пели дети. Два старика — белые бороды, монашеские рясы, сандалии капуцинов, довольные рожи — трескали оливки, сидя на скамье, густо запятнанной разноцветным птичьим пометом. Дети, одетые в короткие туники, пели, прислонившись к порфировым колоннам. Это был мадригал Монтеверди. На капителях расположились голуби. Друзилла наклонилась ко мне, я почувствовал на щеке ее свежее дыхание. — Я вижу, — прошептала она нежно, — голубей с перерезанными горлами, еще трепещущих на обуглившейся траве, я вижу руки, душащие одного за другим маленьких певчих, я вижу, как они падают один за другим подле голубей, их залитые солнцем тела, хрустя, коченеют под горящими оливами. Певцы и голуби, их горла трепещут в такт. Над ними жужжат шмели и скарабеи. Травы и цветы склоняются над обнаженными руками, из которых по капле вытекает кровь… |