Онлайн книга «Летучий Голландец»
|
Наконец они нашли местечко у самой воды: два лежака, осененные тентом. Слева на песке обосновалась парочка юных бельгийских студиозусов, справа — немецкая фрау, загорающая топлес, а рядом с ее комильфотно обгоревшим лицом и красными, взывающими к сметане плечами лениво шелестел свежим номером «Шпигеля» герр, посматривая на часы, будто смекая, когда удобнее отправиться в пляжный бар за пивом. Ирина посмотрела на немку и хмыкнула — как по казалось Максиму, осуждающе. — Она не стесняется, — пробормотал он, — хотя у нее они побольше твоих. — Хочешь? — осведомилась она в ответ. Он не нашелся, что ответить, и огляделся — из русских топлес не загорал никто. Возможно, потому, что юных соотечественниц в отеле не было, а дамы, обретающиеся в возрастной группе его спутницы, не могли позволить себе снять лифчик: пресловутый менталитет или, вернее, врожденная скромность, которая на самом деле обуславливалась вековыми комплексами и стойким ощущением собственной ничтожности, логически переходящим в самозабвенную российскую гордыню. Это относилось не только к женщинам. К мужчинам — тоже. Даже к самым раскованным, нагло разбрасывающим купюры. Они были здесь чужими, их терпели, и над ними посмеивались. Несмотря на то что немцам доставалось больше, они вели себя еще развязнее, громче смеялись и больше пили. Однако к немцам тут успели привыкнуть. Они были свои, западные. Для англичан, французов, бельгийцев. Для шведов, датчан. И даже для поляков. Максим посмотрел на Ирину, потом на фрау, ублажавшую груди кремом, и выговорил: — Хочу! Ирина покладисто спустила бретельку купальника, с кокетливым испугом взглянула на Максима и спустила вторую бретельку. Завела руки за спину, медленно расстегнула застежку. Сняла бюстгальтер, положила его в плетеную пляжную сумку, которую они купили вчера в магазинчике на набережной Ираклиона, когда ездили осматривать древнюю венецианскую крепость. И мирно уселась на топчан, вслед за фрау намазывая грудь кремом от загара, безмятежно и расслабленно, будто проделывала это на пляже сотни и сотни раз. — Намажь спину! — распорядилась она и улеглась на живот. Банан принялся покрывать ее спину кремом, член вдруг напрягся — Ирина вела себя намного раскованнее, чем он ожидал. Максим испытывал эрекцию и сейчас, сидя за уютным деревенским столиком с блюдом улиток и початой бутылкой рецины; Ирина засмеялась, опустила руку под стол, и ее пальцы необыкновенно сильно и в то же время нежно сжали его промежность, а глаза сделались первобытно невинными с примесью смутной детской тоски. — А ты помнишь… — начала она. — Что? — выдавил он, желая одного — чтобы они оказались в совсем другом месте: в номере отеля или в пустынной бухте, которых на острове было достаточно. — Черный тип из твоего сна… Что он тебе говорил? Максим отхлебнул вина, осторожно и неумело вытащил из раковины смешной деревянной палочкой, похожей на огромную зубочистку, темно-бурое, почти черное тельце улитки и подумал, что привычнее было бы грызть семечки, хотя для местных жителей семечки и улитки — наверное, одно и то же. Ирина вынула руку из-под стола и потянулась к стакану с рециной. — Тебе не поплохеет? — спросил он. Она засмеялась и сказала: — Я жду! Банан напрягся, вспоминая. В голове загудело, начали всплывать отдельные слова. Слова складывались в строчки, строчки он той же деревянной палочкой, которой поддевал улиток, вытягивал изо рта и раскладывал на тарелке перед Ириной — поверх блестящих масляных раковин, точно незапланированный гарнир. Да, я круче всех на свете, только в царство теней Я ушел, а на планете не оставил детей! Как вернешься ты домой, найди стеклянный предмет И шикарную чиксу с крутым набором гамет. — Боже, как просто! — воскликнула Ирина. И, помолчав, добавила: — Хочешь, я тебе объясню, что он имел в виду? — Не пей столько, — взмолился Максим. — Как мы поедем обратно? — Ты поведешь! Он не смог ей признаться, что, пожалуй, единственное, чему он не обучен, — так это водить машину, причем никогда не испытывал от этого неумения ни малейшего дискомфорта. — Мне нравится, как водишь ты, — кратко ответил он. — Твой друг умер, — сообщила Ирина. — Догадываюсь, — проговорил Банан. — А черный решил, что он и есть твой друг! — Тебе бы кино снимать, — сказал Банан. — В Голливуде… — С тобой в главной роли, — подхватила она, — с постельными сценами! Хозяин таверны, проходивший мимо, засмеялся и помахал им рукой, будто говоря: «Я рад, что вам у меня так хорошо, кроме хохлюс попробуйте еще мое сфакьяни турта, больше никто в округе так не готовит баранину с творогом на листовом тесте, запеченную в духовке!» — Он разговаривает с тобой как бы не отсюда, понимаешь? — Понимаю! — ответил мало что понимавший Максим и опять подумал о том, как они будут добираться до побережья. — Ну вот, — продолжала Ирина, глаза у нее были совершенно счастливые, помада с губ давно стерлась, она смазала остатки салфеткой и бросила ее в пепельницу, — но черный помнит про ампулу в хранилище и советует тебе… — Да, — согласился Банан и продекламировал уже навязшие в зубах строчки: Как вернешься ты домой, найди стеклянный предмет И шикарную чиксу с крутым набором гамет. Ирина низко наклонилась над столиком и прошептала ему в ухо: — Вот он и говорит: найди ампулу и упри! Ты ее упер? — Упер! — А дальше найди классную чиксу… — Девку? — уточнил Банан. — Девку, телку, в общем классную, молодую, готовую к оплодотворению чиксу, не такую, как я… — А дальше? — спросил Банан. — А дальше я еще с биофака помню. Гаметы — это клетки, наиболее подготовленные к оплодотворению, чем круче гаметы, тем больше шанс забеременеть и выносить плод, а ведь чего от тебя хотят? — Догадываюсь, — не очень весело ответил Максим. — Черный предложил тебе обрюхатить какую-нибудь чиксу спермой твоего же друга. То есть его, черного спермой. Но так как черный — на самом деле совсем не тот, за кого себя выдает… — Его не существует, — бесстрастно проговорил Банан. — Он мне приснился. — Хорошо, — развеселилась Ирина. — Пусть его не существует, но ампулу ты нашел? |