Книга Грезы о Вавилоне, страница 16 – Ричард Бротиган

Он стал самым знаменитым рестораном в Вавилоне.

Располагался он у Висячих Садов, и там ели лучшие люди Вавилона. Туда часто заходил Навуходоносор, но фирменные блюда были ему без разницы. Он предпочитал тако. Иногда он сидел, и в каждой руке у него было по тако.

Вот же человек — все время шутки отмачивает, в людей этими своими тако тычет.

Нана-дират работала там танцовщицей.

В ресторане имелась сцена с оркестриком марьячи: «Педро и пять его романтиков».

Когда они играли, просто буря подымалась, а когда танцевала Нана-дират, все требовали больше пива, чтобы охладиться. В древнем Вавилоне танцевал настоящий мексиканский фейерверк.

Ой-ёй, я вдруг поймал себя на том, что иду по улице на встречу с клиентом и снова думаю о Вавилоне. Большая ошибка.

Я немедленно остановил эту мысль.

Вдарил по тормозам.

Надо осторожнее. Нельзя, чтоб Вавилон меня зацепил. У меня слишком многое намечается. Вавилон потом. И я перестроил узоры своих мыслей, чтобы сосредоточиться на чем-нибудь другом, а думать я решил о своих башмаках. Мне нужна новая пара. Те, что на мне, уже сносились.

До радиостанции мне оставался один квартал, я по-деловому думал о своей обуви, и тут у меня в голове вдруг вспыхнуло имя Смит Смит, и я выпалил:

— Здорово!

Меня мог услышать весь мир, но, к счастью, вокруг никого не оказалось. Тот квартал на Пауэлл-стрит был тих. На обоих углах виднелось по нескольку человек, но в середине квартала я был один.

Удача меня еще не покинула.

«Смит Смит, — подумал я, — вот имя для моего частного сыщика в Вавилоне. Его будут звать Смит Смит».

Я только что придумал идеальную разновидность имени Смит. Я объединил ее со вторым Смитом. Я очень собой гордился. Жаль только, что не с кем поделиться моим достижением, но я знал: стоит мне кому-нибудь рассказать про Смита Смита, и появится веская причина для невольной поездки в дурдом, а ездить туда мне как раз неинтересно.

Оставлю-ка я Смита Смита при себе.

И я вернулся к мыслям о башмаках.

У радиостанции я прибыл без десяти шесть. Мне хотелось не опаздывать, чтобы показать: я надежный частный сыщик, которому есть чем заняться и помимо грез о Вавилоне.

Перед радиостанцией больше никого не было.

Мой клиент, кем бы он ни был, еще не подъехал.

Мне было очень любопытно, кто именно появится.

Я не знал, мужчина это будет или женщина. Если женщина, я надеялся, что она будет очень богата и красива, и влюбится в меня до беспамятства, и захочет, чтобы я отошел от своих частно-сыскных дел и жил в роскоши, и полжизни я проведу ебясь с нею, а другую половину — грезя о Вавилоне.

Это будет хорошая жизнь.

Скорее бы она уже началась.

Затем я подумал, что произойдет, если появится клиент типа Сидни Гринстрита [11] которому захочется, чтобы я следил за поваром-филиппинцем, закрутившим любовный роман с его женой, и много времени придется сидеть у стойки кафе, где этот повар работает, и наблюдать, как он готовит.

Дело займет целый месяц. Каждую неделю я буду встречаться с Сидни Гринстритом в его громадной квартире на Пасифик-Хайтс и в подробностях описывать ему все, что делал повар-филиппинец на той неделе. Клиента бы интересовало все, чем занимается повар-филиппинец, — вплоть до того, каким у него было меню в среду.

Я бы сидел напротив Сидни Гринстрита в этой фантастической квартире, набитой редкими шедеврами искусства. Из квартиры бы открывался потрясающий вид на Сан-Франциско, а в руке я бы держал бокал хереса полувековой выдержки, и в него бы все время подливал Питер Лорре, [12] который был бы дворецким.

Заходя к нам, Питер Лорре наводил бы иллюзию, что ему наши разговоры крайне безынтересны, но позже я бы заметил, как он слоняется у двери в комнату и подслушивает.

— Каким было меню в среду? — спрашивал бы Сидни Гринстрит, обхватив своей мясистой ручищей несоразмерно хрупкий бокал хереса.

А Питер Лорре слонялся бы в проеме открытой двери в гостиную, делая вид, что сметает пыль с огромной вазы, а на самом деле очень тщательно слушая, о чем мы говорим.

— Суп был томатным, с рисом, — отвечал бы я. — А салат — «уолдорфским».

— Меня суп не интересует, — говорил бы Сидни Гринстрит. — Да и салат тоже. Я хочу знать, какими были главные блюда.

— Прошу прощения, — отвечал бы я. В конечном счете это его деньги. Он оплачивает счет. — Главные блюда были таковы:

Жареные Креветки

Морской Окунь на Гриле с Лимонным Маслом

Филе Камбалы с Соусом «Тартар»

Фрикасе из Телятины с Овощами

Рагу из Солонины с Яйцом Свиные

Отбивные на Гриле под Яблочным Соусом

Молодая Телячья Печень на Гриле с Луком

Куриные Крокеты

Ветчинные Крокеты с Ананасовым Соусом

Телячья Котлета в Сухарях под Темным Соусом

Жареный Цыпленок, Разделанный

Печеная Вирджинская Ветчина с Бататом

Жареная Индейка с Подливкой

Стейк из Отборной Вырезки Молодого Бычка, Вскормленного Кукурузой

Французские Бараньи Отбивные с Зеленым Горошком

Нью-Йоркская Вырезка.

— Вы что-нибудь из них попробовали? — спрашивал бы он.

— Да, — отвечал бы я. — Ел жареную индейку с подливкой.

— И как? — спросил бы он, встревоженно подаваясь ко мне в кресле.

— Кошмар, — ответил бы я.

— Хорошо, — сказал бы он с немалым облегчением и довольно бы причмокнул. — Не понимаю, что она в нем нашла. Оба они свиньи. Они заслуживают друг друга.

Затем он бы умолк и удобно откинулся бы на спинку кресла, смакуя херес. Он удовлетворенно посмотрел бы на меня своими ленивыми тропическими глазами.

— Значит, жареная индейка с подливкой была кошмарна? — спросил бы он. — В самом деле так плохо? — Чуть ли не улыбка играла бы на его лице.

— Подливки хуже я никогда не пробовал, — ответил бы я. — По-моему, ее сделали из собачьего дерьма. Даже не представляю, как такое вообще можно есть. Я чуть хлебнул, и мне хватило.