Книга Тень Эдгара По, страница 86 – Мэтью Перл

Между тем за тюремными стенами бушевала непогода. Дождь лил не переставая. Чуть унявшись, как бы для передышки, он через минуту начинал барабанить с удвоенной силой. Говорили, что возле Гэй-стрит потоком снесло мост, он зацепил другой мост, и два моста по пути к заливу, каковой путь лежал через добрую половину Балтимора, низвергали в реку целые дома. В тюрьме же изменился самый воздух — стало трудно дышать от внутреннего напряжения. Один заключенный стискивал ладонями голову, как бы с целью удержать расползающиеся мысли, и надрывно кричал:

— Свершилось! Потоп! Конец света!

Столкновения между самыми отчаянными из преступников и тюремщиками становились все ожесточеннее — то ли от гнетущего дождя, то ли по причинам, в которые я не потрудился вникнуть. Через оконную решетку мне было видно, как берег речки Джонс Фоллс сдает позиции под натиском дождевой воды. И сам я, по сути, делал то же самое.

Вести, приносимые моим адвокатом, были раз от раза хуже. Газеты, которые я апатично просматривал, казалось, ухватились за эту сенсацию — одержимый, душевнобольной поклонник Эдгара По из ревности стреляет в прототипа его персонажа; французский гражданин находится при смерти в больнице. Газеты вигов, правда, усматривали в поступке, которого я не совершал, налет геройства. Демократические газеты — возможно, в пику вигам — трубили о моей безнравственности и трусости. Впрочем, и те и другие считали меня убийцей. Издания, которые принято называть нейтральными, а именно «Сан» и «Транскрипт», беспокоились, как бы печальный инцидент не испортил отношения США с молодой Французской республикой и ее президентом Луи Наполеоном. Я упорно твердил, что Барон Дюпен — вовсе не прототип К. Огюста Дюпена; боюсь, родственник Хэтти не мог понять, какое отношение это обстоятельство имеет к моему делу. Несколько раз приходил Эдвин, но скоро его вызвали в полицейский участок «для беседы», больше похожей на допрос. Полиция подозревала каждого свободного негра, а тем более имеющего дело со мной. Я упросил Эдвина воздержаться от посещений. В узилище меня навестил также и Джон Бенсон — Фантом-доброжелатель. Я тепло пожал ему руку — не в моем положении было разбрасываться сочувствующими.

Тень от решетки как бы добавляла морщин его усталому лицу. Бенсон пожаловался, что чуть ли не сутками напролет сидит над дядюшкиными гроссбухами.

— Я света белого не вижу, сил никаких нет. Что за дьявольская работа! — Бенсон покосился за решетку, будто одно необдуманное слово могло сделать его моим сокамерником, и посоветовал: — Сознались бы вы лучше, мистер Кларк.

— В чем?

— В одержимости Эдгаром По. В том, что не сумели справиться с навязчивой идеей.

Я-то надеялся, Бенсон задействует связи для моего вызволения!

— Бенсон, если вам известно еще хоть что-нибудь о смерти По, если вы что-то разузнали, сообщите мне. Это ваш долг.

Он уселся на табуретку, вытянул свои длинные ноги и повторил добрый совет насчет чистосердечного признания.

— Забудьте об Эдгаре По. Тайна его смерти останется нераскрытой — смиритесь с этим, мистер Кларк.

Порой Хэтти удавалось усыпить бдительность тети Блум и Питера Стюарта — тогда она спешила ко мне и всегда приносила что-нибудь вкусненькое и милую безделушку в придачу. Измученный душевно, не находивший слов для оправдания, я тем более не мог выразить благодарность.

Хэтти утешала меня, вспоминая многочисленные случаи из детства; мы свободно говорили на любые темы. Однажды она поделилась своими переживаниями в мой парижский период.

— Я понимала, Квентин, что ты замахнулся на нечто великое, — со вздохом молвила Хэтти. — Знаю, вместе нам не быть — слишком много всего произошло, — но ты, пожалуйста, не думай, будто я сердилась или впала в меланхолию из-за твоего отъезда или из-за твоей скрытности. Я расстраивалась по другой причине — что ты засомневался в моей преданности и дружбе, что опасаешься делиться со мной, ибо не надеешься на понимание.

— Питер прав. Я заварил эту кашу из чистого эгоизма. Может, причина не в желании открыть миру Эдгара По, а в моей собственной одержимости его текстами. Может, и самый гений — только плод моего воображения!

— Поэтому-то твои изыскания и были так важны, — отвечала Хэтти, беря меня за руку.

— Я словно лишился зрения, а заодно и рассудка! Смерть Эдгара По заслонила его жизнь! А что теперь? Другие сделают то, чего я боялся, — притом ценой моей жизни.

Вскоре, однако, ливень и потоп отменили наши встречи — слишком трудно стало добираться до тюрьмы. Разлученный с Хэтти, я не мог общаться и с другими заключенными. Никогда я не чувствовал себя таким беззащитным — словно зверь в ловчей яме, которому только и осталось, что ждать конца.

Была одна из тех редких ночей, когда сон наконец смилостивился надо мной. И вот сквозь благодатную дрему я расслышал легкие шаги. «Хэтти», — подумал я. Она пришла, ей даже потоп нипочем. Стремительно идет она по тюремному коридору, слышно шелковое колыхание отсыревшего платья, ярко-красный плащ хранит ее от грязи и вони. Но вот что странно — Хэтти не сопровождает охранник. А еще — от этой мысли я окончательно проснулся — сейчас ночь, а ночью посещения запрещены. Фигурка в алом плаще шагнула из тени других камер, нашарила, схватила мои запястья, стиснула так крепко, что я не мог шевельнуться. О нет, то была не Хэтти!

В неверных отсветах керосиновых ламп золотистая кожа Бонжур приобрела призрачную бледность. Для огромных, темных от тревоги глаз не осталось ни единого скрытого уголка.

— Бонжур! Как вам удалось проскользнуть мимо охраны?

Вопрос был праздный — если кто и мог по собственной воле оказываться в стенах тюрьмы и покидать их, так только Бонжур.

— Я хотела найти вас.

Хватка на моем запястье стала крепче. От страха подступила дурнота. Бонжур здесь, чтобы убить меня. Она мстит за Барона, она не желает дожидаться суда и казни. Не моргнув своим прекрасным глазом, она перережет мое горло, а утром меня найдут лишенным головы, но не обнаружат никаких следов Бонжур.

— Я знаю — не вы стреляли в Барона, — успокоила Бонжур, верно прочитав мои мысли. — Нужно выяснить, чьих это рук дело.

— По-моему, тут все понятно. Стреляли эти двое, и, конечно, по распоряжению ваших кредиторов.

— Эти люди посланы не кредиторами. Барон давно заплатил долги — сразу после продажи билетов на лекцию. Он собрал куда больше денег, чем рассчитывал. Нет, убийц интересовали вовсе не деньги.

Вот так неожиданность!

— Кто же тогда убийцы?

— Моя задача — выяснить это. Я в долгу перед Бароном — вот и рассчитаюсь. А вы должны выкарабкаться ради женщины, которая вас любит.

Я уставился на собственные босые ноги:

— Больше не любит, Бонжур, больше не любит.

Крохотный ротик Бонжур сложился было в вопросительное «О», но спрашивать вслух она раздумала.

— А где ваш друг? Почему он не поможет нам обоим разрешить эту загадку?