Онлайн книга «Старый тракт»
|
Борьба человека с природой — вот одна из центральных проблем литературного творчества в Сибири. Здесь особенно близок нам Джек Лондон. Неверие во мне живет ко всему, что было сказано по поводу моих произведений. Меня хвалят, а я не верю, и больше того, мне почему-то бывает потом больно и горько. 11 ноября Написал «Смоленского гостя». Не знаю почему, но пока я люблю этот рассказ трогательной любовью. Ездили в Черемхово. Выступали на шахтах и заводах. За станками много подростков и женщин. Производит все это тяжелое впечатление. Работа идет круглосуточно. Ночь усугубляет трудности. Да, нелегко дается победа наших войск тылу. Отсюда до фронта тысячи километров, и кажется по напряженности жизни все рядом. Из Шадринска (шахта) в Черемхово ехали на паре горячих лошадей. Они мчали так, что дух захватывало. Вокруг было темно, и от быстрой езды вьюжно. 16 января 1944 года Шел в Чите в библиотеку. Мороз пробирает до легких. Дышать больно. Ветер хлещет. На улицах пустынно и уныло. Вдруг мысли начали работать, и вся глава о гибели Маняши предстала, как на ладони. Артем Строгов приезжает в Волчьи норы по поручению командования частей Красной Армии. (Слава о юксинской партизанской армии гремит.) Морозный день. Куржак на деревьях. Он едет верхом на коне. Одет в полушубок, в шапку. За плечами мешок. У поскотины пикет из ребятишек. — Откуда? — Издалека. — К кому? — В штаб. Ребятишки незнакомые, может быть, из других деревень, а может быть, подросли и его не знают. Через мост взгляд на долину. Видится круча, там были встречи с Маняшкой. Где она? Что с ней? Лошадь от усталости качается. В селе Артем спрашивает: — Где штаб? — На горе. В доме почты. Едет. На доме — красный флаг. — Куда? — К командующему. Заходит, глядит: Матвей Строгов. — Тятя! Товарищ командующий! Вечером дома расспросы. Набиваются мужики. Артем не утерпит, спросит о Мане. В дверь заглядывает она сама, но уходит. Анна чует, что сыну надо сходить к ней. Выручает его. Тот уходит. (Куда? Додумать, где живет Маняшка.) Возвращается на рассвете. Бабушка Агафья без устали подогревает самовар. На рассвете — стрельба, крики. Артем бежит. Народ собрался в кучу. В середине Маня, мертвая. Кровь на снегу. Артем скинул шапку, встал на колени, поцеловал в губы. Прибежал Матвей. Кто-то говорит: — Какая партизанка погибла! — Дочь погибла. — Это говорит Матвей. Артем несет Маню на руках в штаб. А тут уже погоня. Максим с ребятами. Артем тоже. Белобрысый парень. Мельник из Соколинки. 26 января Шел по улице Читы, морозно. Вспомнилась юность. Иду по Ново-Кускову с занятий в политшколе-передвижке. В короткой тужурке, в рыжей папахе. Дымок над избами. Светится месяц, и небо все в мерцающих звездах. Трогательны эти мгновения. Сердце сжимается от них. 5 марта Железнодорожный разъезд. Вечер. Сижу в читальном зале Дома Красной Армии (ДКА). На дворе пронизывающий свистящий ветер. В читальном зале пусто. Даже библиотекарша, назвав меня молодым человеком, ушла смотреть кино. Слышится радио. Где-то далеко-далеко надрывается певица. Из кабинета начальника ДКА доносится голос: «Товарищи, выйдем, генерал скоро придет». В час ночи я должен уехать. Придется чистым полем, незнакомой дорогой идти к станции. Всюду холод, холод, холод… Приезжал по поручению Политуправления. Очередное занятие кружка журналистики при дивизионной газете. Рассказывал о советской литературе. Все куда-то торопились, посматривали на часы. Поспешил «закруглить». Организаторы были весьма нелюбезны. Даже не пригласили на чашку горячего чая. А холодище жуткий. Ощущение такое, будто ты в одном белье. 2 апреля Итак, двигаюсь к местам, где родился и рос. Выпала такая возможность. Повод практический: мне необходимо иметь официальную, по данным сельсовета составленную характеристику имущественного положения нашей семьи. На станции Куйтун видел сценку: семья бежит к поезду. Мужик впереди с ящиком, баба с мешком чуть не больше себя, ребятишки с узлами и, наконец, старуха с… ухватом. Проехали Нижнеудинск и надолго застряли на станции Ук. Ветрено. Земля лежит пестрая от сочетания проталин со снеговыми полянами. Вспомнилось: ехал как-то из Томска в Иркутск. Стояло лето. Тут же где-то под Уком девки рвали цветы, а белобрысый парень по-хозяйски сидел на рельсах и бренчал на гитаре. Где он, этот парень? Что с ним? Может быть, на фронте, а возможно, как в песне: «Жена найдет себе другого, а мать сыночка никогда?» 4 апреля Проехали Красноярск. На станции масса военных. Толчея. Галдеж. Перрон оглашает радио: наши войска перешли Прут. В тайге без задержки пересел на поезд в Асино. Ехал мимо Вороно-Пашни. Унылое впечатление полуопустевшей деревни. Избы редко, без дворов, церковь осела, оградка разбита. Смотрел со стороны и думал: как важно для искусства воображение. Без него ничего не скажешь достоверного, ничего не нарисуешь подлинного. Из Асино шел пешком с тяжелым рюкзаком на спине. Дорога грязная, лужи разлились, поля пестрые. Потом задымились дома Кусковой. Сжалось сердце. Все здесь исхожено, измерено ногами. Пройдя проулок, остановился и долго смотрел на избу своих. О чем думал? Непередаваемо. Обо всем и будто бы ни о чем. В избу вошел не сразу. Посмотрел в окна. Была одна мать. Постучал в раму. Она встретила меня в прихожей, заплакала, запричитала: — Кормилец! И стали-то мы старые и никому не нужные! Как живем? Кошки сырую картошку едят. — Действительно, деталь небывалая. На кровати, скрюченный под шубой, лежал отец. Он потянулся ко мне руками, заплакал, затрясся, произнося что-то неясное. Я припал к его лицу губами. Жар так и пылал. Потом прибежали Прасковья, Нюра, ребятишки. Ребятишки все выросли, и я никого из них не узнал. На минуту от всех плачущих лиц меня охватило такое отчаяние, такое уныние, что я почувствовал головокружение. |