Онлайн книга «Ветер полыни»
Кто-то приходил ко мне. Посмотрев на меня, наклонился и положил руку на лоб. Сухая горячая ладонь обожгла кожу пламенем, пожравшим боль. Непослушными губами я попытался спросить, где Лаэн, но мне приказали спать, и я уснул… На этот раз пробуждение оказалось не столь ужасным. Я осторожно сел и ощупал голову. Никаких шишек и ссадин. Бок тоже молчал. Кончиками пальцев я дотронулся до ребер, но и они не дали о себе знать — дышалось легко. Ожогов на ладонях не было. Странно. Исцеление не приснилось? Тогда кто это сделал? Шен? — Шен… — позвал я. Нет ответа. Вокруг — непроглядная темнота. Глаза привыкали к ней безумно долго, но наконец-то я смог различить место, где оказался. Это была узкая камера, которую можно пройти из конца в конец шестью шагами, а потолок, при желании, — достать рукой. В дальнем углу узилища — мерзко пахнущая дыра, в шаге от меня — толстые прутья решетки. На полу — вонючая солома. И, кажется, блохи или еще какие твари — я весь чесался. На всякий случай, я проверил решетку на прочность. — Проклятье! Чтобы ее выломать, нужна сила блазга. И тут же из темноты раздался ответ: — Это твой таква думать. Она кварепче, чем квазаться, человече. Я не вздрогнул, хотя надо было. Этот умник смог меня напугать. Напротив моей камеры располагалась другая, но кто бы мог подумать, что в ней кто-то есть? — Забери меня Бездна! Не верю. — Квагун не любить тех, квато не верить, — осуждающе донеслось из мрака. — Но это не менять дел. Решетка прочна. Мы уже пробовать. И не раз. — Печально, — сказал я первое, что пришло в голову. Того, кто со мной разговаривает, видно не было. Лишь в одном месте камеры мрак казался гуще, чем в других. Судя по очертаниям — действительно, блазг. Здоровый. Не какой-нибудь мелкий лягушонок из болота, а вполне себе настоящий квагер. [30] Последние слова я произнес вслух, и мой собеседник довольно рассмеялся кваканьем раздувшейся от радости жабы. — А твой червяква в рот лучше не кваласть. Ловква подметить. Да. — Что квагер делает так далеко от родных болот? — Путешествовать. Путешествовать, да. По воле Квагуна. Говорил он гораздо хуже, чем старина Ктатак, но вполне сносно. Многие из его племени и десяти человеческих слов не могут произнести, чего уж говорить о связной речи? Человеческий язык для гортани болотных жителей непрост. Общаясь между собой, ребята предпочитают квакать. — Мы радоваться, что твой здоров. Даже думать, что уже уходить к Квагуну. В мир прогреть солнцем воды, теплого торфа и жирных червяквакваков. — Рано мне к червяквакам. — Таква и она таква думать. Потому и лечить твой. Мы так считать. — Она? — тут же насторожился я. Он заворчал, квакнул на низкой ноте и вздохнул: — Кванечно. Она. Или твой бы не быть так бодр. — Кто она? — Ведьма. Отравляющая болото. Мне потребовалось несколько ун, чтобы вспомнить, что Отравляющая болото — прозвище Проказы у народа блазгов. Подтвердились мои худшие опасения — мы попали в цепкие лапы одной из Шести. Дурак! Самоуверенный дурак! Почему я не пошел вдоль берега?! Лучше бы потерял лишние недели, чем так бездарно попался! Мое решение двигаться через степь оказалось страшной ошибкой. И теперь за нее придется расплачиваться не только мне, но и Лаэн. — Давно я здесь? — Четыре раза солнце вставать. Четыре дня! — Меня привели одного? — Твой совсем ничего не помнить, человече? Да. Твой был один. — А женщина? Ты что-нибудь слышал о женщине?! — Нет. Никваго, квароме тебя. Твой самка? — заинтересовался он. — Да. — Если ее и держать, то не здесь. — А где? — встрепенулся я. Мысли о том, что могло случиться с Лаэн, не оставляли меня. — Квагун знать. Мы не знать. Сейчас ночь. Пора пузатой ласковой луны и сладких звенящих песен. Но я давно не петь, а луна перестать быть ласковой к моя. Я жить, когда светло, а не когда ночь. Спи и твой, человече. Спи. Утро вечера светлее. Если твой лечить, значит, твой нужен Квагуну. И Отравляющей болото. Значит, будешь жить. И с твой самкой все будет хорошо. Мы верить в это. Он затих, и я не стал приставать к нему с расспросами. Вряд ли блазг знает больше, чем рассказал. До самого утра я так и не сомкнул глаз, беспокоясь о судьбе Лаэн. С учетом того, что здесь не было даже маленьких окошек, утро ничем не отличалось от ночи. Такая же темень. Никто из тюремщиков не озаботился принести факел. Впрочем, как и еду с водой. Только сейчас я почувствовал насколько голоден. — Эй, блазг! Зашуршала солома. — Что твой, человече? — Здесь кормят? — Иногда, — рассмеялся он. — Ты вовремя спросить. Юми уже слышать шаги. Ква нам идти. Я не успел спросить, кто такой Юми. В отдалении лязгнул засов, противно скрипнули давно не смазываемые петли, затем раздались шаги. С каждой уной становилось все светлее и светлее. Двое. Набаторцы. Солдаты. У одного за спиной висел арбалет. Он же нес фонарь, а его товарищ, пыхтя, — поднос с едой. Арбалетчик повесил фонарь на скобу, подошел к моей камере. — А. Пришел в себя. С возвращеньицем. — Заткнись, — хмуро бросил второй. — Забыл, что тебе сказали? Не разговаривать с ним! — Да ладно тебе, Злой, — отмахнулся набаторец. — Кто же узнает? — Думаешь, от нее хоть что-то можно скрыть, Лось? Помоги лучше еду раздать. Тот сразу же помрачнел и заткнулся. В полном молчании он открыл решетку, поставил на пол тарелку с похлебкой, кружку какого-то фруктового пойла и положил ломоть черного хлеба с куском овечьего сыра. Я не дергался, потому что Злой направил на меня заряженный арбалет. Оставшаяся снедь, а на подносе ее было намного больше, чем досталось мне, отправилась в соседнюю камеру. |