Книга Казна императора, страница 45 – Николай Дмитриев

Закончив приготовления, он, ничего не объясняя, забрал у Шурки вещмешок, оружие, документы и, присоединив к ним собственные пожитки, все спрятал в яму. На удивленный вопрос поручика, к чему все эти предосторожности, полковник, тщательно маскируя тайник, ответил:

— Чтоб солдатня не забрала, — и, окинув оценивающим взглядом результат работы, заключил: — Ну вот, теперь можно на пост…

Улочка белорусской вески была пустынна, но уже слышалось мычание коров, взлаивание собак и вот-вот должны были появиться люди. Тяжело опираясь на палку, поддерживаемый Чеботаревым Шурка брел по пыльной обочине. Каждый шаг давался ему с трудом, но поручик заставил себя собраться. Внезапно полковник тихонько толкнул его в бок, и, повернувшись, Шурка увидел, как из-за крайней хатки с почерневшей и обросшей зеленым мхом крышей вышел человек.

Босой бородатый мужик в полотняных штанах и рубахе, подпоясанной веревкой, держа на плече косу, шел прямо к ним. Решив, что перед ним белорус, Шурка, мешая слова, окликнул:

— Эй, сябер [43] ! Где тут гмина [44] ?

Бородач остановился, испуганно захлопал глазами, промычал что-то нечленораздельное и, махнув рукой вдоль дороги, чуть ли не бегом метнулся обратно.

— Ишь ты, какой прыткий… — Чеботарев глянул вслед пугливому мужичонке и покачал головой: — Ладно, Шура, идем…

Так они прошли еще шагов сто, прежде чем сзади послышался сбивчивый топот. Шурка обернулся и увидел, что их догоняет вооруженный карабином жандарм.

— Кто такие? — еще издали крикнул захеканый страж порядка.

Чеботарев подождал, пока жандарм, подозрительно глядевший на них из-под длинного козырька фуражки, подошел ближе, и только тогда ответил:

— Мы солтыса [45] ищем, подводу взять. Вон, товарищ ногу повредил, а нам в гмину надо.

Спокойный ответ заставил жандарма сменить тон, и он примирительно буркнул:

— Идите за мной…

Петляя между хат, жандарм вывел их к фруктовому саду, в глубине которого прятался добротный каменный дом. Никого кругом не было, и Шурка не понял, то ли тут какое присутствие, то ли это частный дом. Тем временем жандарм провел их по темноватому коридору и, открыв какую-то дверь, остановился на пороге.

Из-за жандармского плеча Шурка видел довольно большую квадратную комнату с большим столом посередине. За столом восседал какой-то чин и явно распекал почтительно стоявшего перед ним мужика в серой свитке и смазных сапогах. Мужик мял шапку в руках и слушал, как военный выговаривал ему:

— Тебе сколько яиц было приказано поставлять, а?

— Так, пане вахмистр…

— Молчи, лайдак [46] , раз ты солтыс, то должен не рассуждать, а сполнять, что велено.

— Сполним, пане вахмистр…

— Ясное дело. И еще, баб пошлешь к клубу, чтоб все вычистили…

Вахмистр наконец-то обратил внимание на торчавшего в дверях жандарма и недовольно сморщился:

— Ну что там у тебя…

— Тут к солтысу, но я… — начал было жандарм, но вахмистр оборвал его:

— Сказано всех сюда!

Жандарм засуетился, солтыс отскочил в сторону, а на его месте само собой оказались Неботарев с Шуркой. Теперь поручик хорошо видел, что зеленое сукно, покрывавшее стол вахмистра, было испачкано чернильными пятнами, а на месте прибора валялись папиросы и просыпавшийся табак.

Сам вахмистр, с неожиданной живостью выскочил из-за стола, подбежал к Шурке и, не говоря ни слова, задрал штанину поручику. Рубашка Чеботарева, которой была замотана рана, вся пропиталась кровью, и одного вида повязки оказалось достаточно, чтобы пан вахмистр пришел в ярость.

— Попались, пся крев! — заорал он, отскакивая к столу. — Мувь, холера ясна, к кому шли? До Мухи-Михальского [47] ?!

Казалось, еще секунду и вахмистр полезет с кулаками, но, видимо, рана дала о себе знать, и Шурка, уже не вполне понимая, где находится, видя перед собой только зарвавшегося нижнего чина, по-гвардейски оборвал его:

— Мо-олчать! Ты с кем говоришь, скотина…

Лицо вахмистра вытянулось, он открыл рот, но тут дверь позади Шурки хлопнула, и кто-то за спиной поручика, строго, по-начальнически, произнес:

— И с кем же он говорит?

И Шурка, и Чеботарев враз обернулись и увидели вылощенного, подтянутого капитана, который внимательно смотрел на них.

— Отдельного корпуса жандармов полковник Чеботарев!

— Гвардии поручик Яницкий! — эхом повторил за ним Шурка.

— Офицер «двуйки» штаба Генеральнего, капитан Вавер… — вошедший поклонился и совершенно буднично, с оттенком легкого пренебрежения, спросил:

— И откуда вы, господа?

— Из Харбина… — медленно, со значением сказал Чеботарев, и что-то, прозвучавшее в его голосе, заставило Вавера мгновенно поменять тон, а еще через пару минут Шурка, поддерживаемый полковником, уже был в другой комнате.

В голове поручика слышался все нарастающий звон, он плохо понимал, что ему говорили, и ощущал только то, что наконец-то смог опуститься на прохладный кожаный диван…

* * *

Звериная тропа шла увалом, спускалась в распадок и исчезала в глухих зарослях. Отряд двинулся в путь еще затемно, и сначала в воздухе разлился невыразительный, сероватый-синий свет утра, а уже потом, постепенно, хмурое небо на востоке стало пурпурным, и сейчас в этом золотисто-розовом сиянии четко обрисовывался каждый куст.

Ехавший верхом Седлецкий слегка клевал носом, борясь с утренней дремотой, и только когда совсем рассвело окончательно, поборол сонливость и заставил себя внимательно присмотреться к незнакомым окрестностям.

Колонна, вытянувшись длинной цепочкой, не спеша двигалась лесом во главе с проводником-звероловом, который даже не сел на предоставленную ему лошадь, а предпочитал вести ее в поводу. За ним, также пешком, стрелки вели пять вьючных лошадей, а сам Седлецкий, возглавлявший «тройку», держался в середине отряда.

Дальше под командой Чикина следовал сопровождавший их взвод охраны, и Седлецкий слышал, как у него за спиной всхрапывают лошади, позванивают трензеля и вполголоса переругиваются всадники. Сам Чикин тоже не садился на лошадь, зато Сатиков, сидевший в седле, как ворона на заборе, старательно изображал из себя кавалериста.

Все это Седлецкий отметил как бы машинально и, убедившись, что кругом пока все спокойно, задумался. Путь предстоял еще долгий, и Седлецкий, то и дело отводя в сторону лезшие в лицо ветки, поймал себя на мысли, что, пожалуй, по такой тропе и вправду лучше идти пешком.