Книга Торпеда для фюрера, страница 56 – Юрий Иваниченко, Вячеслав Демченко

— Где же он подевался? — переглянувшись с Каверзевым, пододвинул командир разведчиков к мальчишке глиняную миску с какой-то не слишком аппетитной, к тому же отдающей лесной прелью, похлёбкой.

— Дед говорит — на Молоканском хуторе искать надо.

— На Молоканском? — недоверчиво переспросил бывший черноморский матрос Малахов, который, будучи привычен к рыбалке и прочим видам индивидуального промысла, побывал уже на всех курятниках округи. — Там три хаты с половиной всего. Куда там немцев размещать?..

— Так ведь и этот, — промычал в миску Володька, — один был, почти.

— Почти — это сколько? — нахмурился Везунок.

Такое прозвание прочно закрепилось за командиром разведчиков Сергеем Хачариди после того, как на станции Шкуровской он вылез из-под горящего немецкого состава с авиационным топливом даже без копоти на лице. А предварительно — несколько раньше, когда он протащил плотик со взрывчаткой к злокозненному мосту по речушке в локоть глубиной, зато бурной, с перекатами, и тоже, в отличие от мостика, оказался почти невредим.

— Два автоматчика, таких бугая из полевой жандармерии, и баба с малым ребёнком, — перечислил Вовка на грязных пальцах.

— Хорошо бы эту информацию проверить… — лизнул газетный край самокрутки Везунок-Хачариди. — Чую, какой-то резон из этой романтической «Рио-Риты» вытанцовывается. Вот только какой?.. — он задумчиво прищурился на расплывшиеся буквы оккупационной «Азат Кърым» [48] , словно пытаясь прочесть верноподданнические заверения «мусульманского комитета».

Вовка уставился на него, на мгновение забыв о миске, перевёл взгляд на Каверзева и Малахова, но не найдя и там понимания слов командира, снова пожал плечами и сосредоточился на ловле языком маслянистой шляпки гриба.

— Говоришь, пленных с утра привезут? — продолжил Сергей, сунув в угол рта «многие лета Гитлер-эфенди!..»

Мальчишка энергично кивнул, не вынимая замызганной физиономии из миски, запрокинутой в рот.

— А у фрицев утро не позднее пяти начинается, — покачал головой Везунок и подытожил, обернувшись к сержанту-артиллеристу: — Времени совсем мало. Встретить разведгруппу, проверить Молоканский хутор на предмет: нельзя ли взять за душевные яйца командира конвоя и с рассветом уже затесаться в колонну?.. — он пожал плечами. — Чуть что, и… Как говорил самый великий вождь: «Промедление смерти подобно».

— Хутор, вообще-то, по дороге, — напомнил Малахов. — Не больше версты-полутора от посадочной площадки.

— Это радует, — поскреб Хачариди специально отращённую, антично-курчавую бородку, придававшую ему вид этакого Персея с краснолакового музейного кувшина, но только весьма изголодавшегося. — Хотя всё равно: «Промедление смерти подобно».

Оккупированный Крым. Район Феодосии

Почти невидимый для глаза вблизи, если нет ни облаков, ни тумана, ни дыма, луч прожектора, зацепив вёрткий «У-2», мгновенно вспыхнул на его плоскостях и сковал самолётик, точно огонь керосиновой лампы насекомое, только что вылетевшее из мрака. Всё, вплоть до клёпок на кожухе мотора и шурупов на плоскостях, вплоть до швов и потёртостей на кожаном шлеме Таси, стало видно в мельчайших, чуть ли не микроскопических, подробностях.

Второй столб хрустально-синего пламени, прожегший чёрное небо чуть поодаль, был виден уже не так, как первый — врасплох, от него можно было бы уже, наверное, и увернуться. Но теперь поздно. Механически дрогнув, второй луч дугой шарахнулся по чёрному куполу неба и безошибочно поймал ночного «гостя» в перекрестье с первым. Вместе они сделали из «У-2» подлинный светильник, паникадило, сияющее под соборным куполом небесного храма. Куполом, обугленным и дочерна закопченным мраком.

Светильник, сияющий таким торжественным серебром, таким праздничным… В другой бы момент и при других обстоятельствах. Но в этом сгоревшем храме военного неба — скорее, поминальным.

Ночной бомбардировщик, и вблизи-то не слишком грозный, как говорится: «ни вида, ни величия», теперь, распятый лучами прожекторов, стал вовсе крохотным и беззащитным. Наверное, поэтому смерть и не торопилась за ним, поглядывала, должно быть, искоса из-под чёрного капюшона ночи и продолжала скрежетать оселком по косе: «Куда ж ты теперь, на хрен, денешься…»

С запозданием в несколько секунд, за время которых и сердце успело ухнуть в бездонную воздушную яму, и паническая мысль: «Куда бы деться отсюда!», пробежав нервной дрожью по мускулам, улеглась отупляющим спокойствием отчаяния: «Куда ж ты теперь, на хрен, денешься», — с невидимой чёрной земли, забирая всё круче и круче вверх, потянулись голубые струи трассеров. Они разрастались из многоточия в короткие и всё более длинные и длинные пунктиры, чтобы сплошной параболой перевалить зенит и, остывая, сгинуть во тьме, — это если бы была охота следить. Но Войткевич такой баллистикой не интересовался.

«Что ж ты не маневрируешь, ас?» — хотел было он уже похлопать младшего лейтенанта по плечу, но тут по тяжёлому поползновению в кишках с боку на бок понял: «А кто сказал, что не маневрирует?» Очень даже маневрирует, но очень уж неповоротливо и неторопко «У-2» стал заваливаться на крыло, медленно-медленно отворачивая тупое рыло от встречи с посланными на упреждение траекториями пуль. Что поделать? Эволюции ночной бомбардировщик, может быть, проделывал даже лихие, если с земли смотреть, снисходя до его рода-племени, а так… С его разворотливостью ещё ладно, можно попробовать и уйти, но со скоростью полтораста км в час? Когда немцу на земле достаточно лишь чуток довернуть радиальный прицел спарки, чтобы дождаться в нём мишень на выходе из любой, самой затейливой, «фигуры». Довернуть — и она неизбежно окажется в кольцах глубины и перекрестии горизонта. Это ж тебе даже не танк, дергать рычаги бестолку: не встанет как вкопанный и в сторону не свернёт, крутясь на одной гусенице. На всё нужно время. Бесконечные, как жизнь, и мгновенные, как смерть, секунды, минуты… А их не было.

Именно это было написано на лице младшего лейтенанта Колодяжной, когда она через плечо запрокинула назад голову.

— Дотяну до места сколько смогу! — крикнула Тася, перекрикивая теперь не только свист ветра в элеронах и тарахтенье двигателя, но и завывание сирен, вязко поднимавшееся с земли, не такой уж и далекой, как хотелось бы.

— Протяну сколько смогу! — повторила Тася. — И как махну рукой, прыгай!

— Не оторвёмся?! — наклонился вперед к самому её лицу Яков.

Глаза расширенные, как перезревшая черешня, но страха в них как будто и нет, словно лихорадочно соображает что-то девчонка, потянув со стола профессора экзаменационный билет.

— От прожекторов? — Тася отрицательно замотала головой. — Нет! Небо чистое!

«Значит, от пуль как-то ещё можно», — прочитал в этом её уточнении Яков, хоть и успокаивало это не особо.