Книга Военный Петербург эпохи Николая I, страница 76 – Станислав Малышев

Бал у Вонлярлярских. Худ. И.И. Шарлемань. 1852 г.

В этом кругу вращались гвардейские офицеры-аристократы, которым посчастливилось иметь родню и связи. Их свободное от службы время заполняли балы, рауты (так назывались торжественные званые вечера без танцев), музыкальные вечера у частных лиц, где избранное общество слушало приглашенную знаменитость, званые обеды, просто небольшие вечера со светскими разговорами, спокойной, неазартной карточной игрой и хорошим ужином и, наконец, визиты — короткие посещения светскими людьми друг друга по важным или пустяковым делам, с поздравлениями или просто от скуки.

Преображенец князь Имеретинский с восторгом, ностальгией и иронией вспоминал свои балы: «Сколько было аристократических барских домов, где все высшее общество и царская фамилия собирались на балы и рауты! На Невском проспекте, кроме домов Белосельской, графа Протасова и графа Строганова таких больше не помню, но на Большой Морской их число возрастало с каждым шагом… В конце Морской, по ту сторону Мойки, — огромный дом князя Юсупова, где в ту пору давались самые лакомые для светских людей и самые великолепные балы… Английская набережная была занята сплошь домами финансовой или придворной знати. На Дворцовой набережной — опять гнезда знати… Долго бы я не кончил, если бы стал их всех описывать… Балы и рауты большого света играли не последнюю роль в офицерском быту. Хотя немногие ездили в свет, однако, выражаясь словами генерала Микулина, „несколько преображенских воротников“ всегда можно было встретить на балах и раутах. После Венгерской войны я поселился с товарищем моим по Пажескому корпусу Александром Михайловичем Рылеевым. Мы стали выезжать в свет и там само собою отдаляться от казарменного забубенного житья». [148]

Великосветский салон. Неизв. худ. Нач. 1830-х гг.

Не лишенный поэтического таланта князь Имеретинский с легкой усмешкой над собой описывает в стихах свой первый бал у сенатора, графа А.Г. Кушелева-Безбородко, на который он попал зимой 1850 года. Вещи, обыкновенные для опытных в свете людей, оказались для юного прапорщика в диковинку, произвели на него сильное впечатление и были упомянуты в зарисовке со множеством любопытных деталей. Здесь и плошки с горящими огнями, расставленные перед домом по случаю торжества, и томящиеся в передней лакеи гостей, и выстроившиеся на лестнице лакеи хозяина, и лучший в Петербурге того времени бальный оркестр Гунгля, и хозяин, лично встречающий дорогого гостя, престарелого генерала от инфантерии П.Н. Ушакова, бывшего начальника гвардейской пехоты, и сидящие за картами старики, и танцующая молодежь, а также традиционная последовательность танцев, нравы маменек и дочек, и шутливое отчаяние неловкого молодого офицера, которому свет не прощает ошибок.

Бал

Когда век юности прелестной

Меня привлек на первый бал,

Почин свой в танцах интересный

Себе на память я списал.

И вот сперва припоминаю,

Как, поздним вечером, зимой

При свете плошек подъезжаю

К крыльцу по мерзлой мостовой.

В передней всех цветов ливреи

В углах толкаются, шумят,

Шумят, и барские затеи

Всечасно от души бранят.

На ступенях, сукном обитых —

Опять ливрейный красный ряд

И Гунгля скрыпок знаменитых

Аккорды издали звучат.

Вхожу, смотрю, и в ослепленье

Смущенный растерялся взгляд,

Я отпустил в благоволенье

Поклонов десять невпопад.

Мне показалось, что читаю

Во взглядах разговор немой:

Вопрос: — Кто он? — Ответ: — Не знаю!..

Юркнул в толпу и проскользаю

Я поскорей в другой покой.

Повсюду там мирские власти

Сидят у ломберных столов

И сколько всевозможной масти

Валетов, кралей и тузов!

И сколько можно в них подметить,

Кабы остаться на часок…

Но что это? Еще звонок!

Кого бежит хозяин встретить?

Смотрю — он вводит генерала,

А тот бредет едва, едва.

Мне тотчас память подсказала,

Что видела, что испытала

Седая гостя голова.

Полвека — срок ея служенья

Престолам Бога и царей.

Быть может, третье поколенье

Сегодня пляшет перед ней.

И этот воин закаленный

Робеет от пытливых глаз,

Как я, как прапорщик смущенный,

Боится шаркнуть лишний раз.

На отвлеченное сужденье

Не стану время я терять.

Пойду-ка в зал потанцевать,

Хоть танцы — для меня мученье.

В роскошной зале Гунгль играет,

И опытный его смычок

Давно уж прыгать заставляет

Толпу послушных праздных ног.

Я сам на этот раз решился

Полькировать изо всех сил…

На первом туре с такту сбился,

На старых барынь повалился

И даме ножку отдавил!

Лорнеты женские, мужские

Блеснули и в меня впились.

Заговорили взоры злые:

«Птенец, летать не торопись».

Нагрянул мне для утешенья

Кадриль… по крайней мере, в нем

Немного надобно уменья,

Чтоб не ударить в грязь лицом.

Вот, я скорей заторопился

Места и даму отыскать,

Расшаркался, приосанился

И приготовился начать.

Опять беда! Гляжу: бежит

Мой vis-a-vis ужасно красный.

И мне с волненьем говорит:

«J’ai pas de dame». О, я несчастный.

Ну что тут делать, посудите.

Я via-a-vis не упустил.

Твержу ему: «Не погубите,

Пока хоть тетушку ведите!»,

Напрасно я его молил.

Пропал кадриль… с тех пор решаюсь

Бесстрастным зрителем стоять.

И поневоле принимаюсь

За всеми всюду наблюдать.

Со мной, у стенки, повсеместно

И чинно рядышком сидят

«Les bonnes Mamans» — уста и взгляд

Их улыбаются прелестно,

Но Богу одному известно,

Что на душе они таят.

Где дочка? С кем теперь танцует?