Книга Прямой наводкой по ангелу, страница 51 – Канта Ибрагимов

Продолжение она выслушивала вечером, а утром в спешке выбегала и уже в подъезде беззлобно говорила:

— Вот дура! — и это было не в адрес любимой матери, а как оказалось, о себе.

По ее личному жизненному плану, в первую очередь ей надо сдать экзамены в аспирантуру, которые она уверенна, что сдаст, да все равно усиленно готовится. А до этого надо подготовить документы, самое главное — характеристику с места работы, подписанную «великой» тройкой — секретарем комсомольской организации, секретарем профсоюзного комитета, и, наконец, самое-самое — секретарем партийной организации института.

И вроде проблем быть не должно. В целом — характеристика это формализм — были и небылицы пишут, как про покойника лишь хорошее говорят. Но с Афанасьевой ситуация иная. Да, фронтовик, есть орден и медали, ранена и контужена. А потом? Словом, есть о чем секретарю парткома подумать, а дума его одна — что подскажет вышестоящая организация — райком КПСС. А так, по работе нареканий нет: «трудолюбива, образованна, пользуется уважением у коллектива, принимает активное участие в общественной жизни института».

Все это правда, и более того, именно благодаря Афанасьевой на конкурсе общественных самодеятельных коллективов всей столицы их институт занял первое место лишь благодаря музыкальному мастерству Афанасьевой.

В общем, ждал секретарь парткома отмашки из райкома, там не до Афанасьевой, а время идет, документы пора подавать, а тут новогодние праздники подоспели. Как уже все привыкли — гвоздь программы скрипичное выступление Афанасьевой. Вышла она на сцену, и что она видит? Руки задрожали, чуть не сорвала концерт. В первом ряду, рядом с секретарем парткома и ректором, — сам Столетов, выпускник, а ныне почетный гость института.

— А ты похорошела, даже не узнать, — после концерта подошел к ней Столетов, и особо не церемонясь, пригласил в ресторан, намекнув, что и секретарь парткома будет там.

Не грубо, но в категоричной форме Афанасьева отклонила приглашение, и на следующий день, когда Столетов, будучи явно под градусом, позвонил ей на работу, она вновь деликатно отклонила его притязания. В те же дни был новогодний вечер, уже на факультете. И она не знает, то ли Столетова пригласили, как бывшего декана, то ли он сам явился; с огромным тортом, шампанским и водкой.

В общем, изначально он был уже навеселе, со всеми шутил, вел себя развязно, а после, заметив как и все, что Филатов с особым вниманием обхаживает Афанасьеву, стал открыто над ним подтрунивать. Сам Филатов, человек безусловно мужественный, прямой, но не словоохотливый, не вступил он с бывшим деканом в словесную баталию, молча ушел, да не один, и Анастасия с ним ушла, на этом вечер померк и превратился в заурядную попойку.

А Столетов на этом не угомонился. В новогоднюю ночь, пребывая также во хмелю, как и сопровождающий его товарищ, он явился с огромным букетом цветов, прямо на дом к Афанасьевой, и фривольным тоном стал ее звать в ресторан:

— Весь зал наш! — командирским басом кричал он, привлекая внимание всех соседей по коммунальной квартире.

— Уходите, уходите, пожалуйста, Аркадий Яковлевич, — пыталась спровадить непрошенных гостей Анастасия.

— Но, но, но! Как ты смеешь так, р-р-рядовая Афанасьева! — пьяно рычал полковник запаса.

— Не спроста, не спроста, — когда непрошенные гости ушли, недовольно выдавила мать, и уже тише, будто про себя.

— Какой срам! При людях… А дворянская кровь.

В первые будние дни, уже по межгороду, Столетов позвонил на работу:

— Настя, прости… Как в Москве погода? А у нас, здесь на юге, тепло, прямо весна, — он еще что-то бубнил, но ей не до него, оставалось всего пару дней до конца сдачи документов, характеристика еще не подписана.

Пошла она лично на прием к секретарю парткома. В большом светлом, прокуренном кабинете, прямо под огромным портретом Сталина сухопарый партиец, чуть сбоку секретарша стучит на машине.

Увидев Афанасьеву, он исподлобья долго глядел, наверно мучительно что-то выбирал, наконец, снял очки, устало просопел, шмыгнув простуженным носом:

— Мария Сергеевна, — принял он решение, — вы нам мешаете.

— Да, да, — как по команде вскочила секретарша, и несмотря на далеко не юный возраст, довольно шустро застучала каблуками, осторожно прикрыв за собой дверь.

— Слушаю вас, — будто не знает о чем речь.

— Ах, да! — он даже встал, подчеркивая важность.

— Понимаете, нам кажется, и по инструкции так, что за год работы мало что поймешь, и вообще, наука дело серьезное, надо бы еще годик-два поработать, прежде чем об аспирантуре думать… Такого положения, — сделал пару шагов он ей навстречу.

— Так я ведь фронтовичка, ранена, у нас льготы, — чуть ли не затараторила она от волнения.

— Все понятно, это понятно, — он подошел вплотную, — но есть и послевоенные годы.

— Я не виновата, меня оправдали, на год раньше выпустили.

— Это они мудро сделали, — он сперва легонько положил руку на ее талию и, будучи чуть ниже, страстно иль с одышки тяжело ртом дыша, обдавал ее противным запахом табака и чего-то жирного.

— Давай сделаем так,… э-э, так сказать полюбовно, — он уверенно обхватил ее, — еще годик поработай, прояви себя, так сказать, с лучшей стороны, а мы всегда будем «за». Ну, как? — острый кадык с жадным всасывающим звуком прошелся по его тонкой шее. — Значит, договорились? — и его костлявая рука впилась ниже талии.

— Ух! — локтем отпихнула его Афанасьева, бросилась к выходу, сбивая дверью секретаршу.

Как раз в этот же день ей вновь позвонил Столетов из Грозного. Цепляясь за последнюю надежду, даже не веря, что он что-либо сделает, Анастасия в двух словах посвятила его в свои перипетии. И к ее удивлению, Столетов, видимо, позвонил к секретарю парткома, или еще как, в любом случае к ней явилась Мария Сергеевна:

— Понимаете, Анастасия Тихоновна, мы ничего не решаем, все в руках райкома КПСС, и зря Аркадий Яковлевич нас донимает.

И может быть, все так бы и улеглось, и как подсказал Филатов, этот год даром бы не пропал, они бы потихоньку, заранее начали бы работать над темой диссертации, как и ранее решив вопрос с пропиской. Однако, случилось непреодолимое: умер Сталин, и стали пуще прежнего выискивать «врагов народа», и никто, прежде всего сама Афанасьева, не предполагали, что на траурном митинге среди последних тот же секретарь парткома упомянет ее имя: «мол, затерся и средь нас лазутчик».

Это был новый, куда более коварный приговор. Лишь Филатов открыто ее пытался отстоять, — за это вскоре поплатился должностью заместителя декана.

У нее еще был шанс спастись, остаться в Москве — выйти замуж. Но за кого? И здесь Максим Филатов был рядом, да и он не то чтобы сделал предложение, а сказал:

— Я хочу быть всегда с тобой.

— Но ты ведь женат.

— Ни я ее, ни она меня не любит.