Книга Прямой наводкой по ангелу, страница 72 – Канта Ибрагимов

— Тряпка.

— Но-но, ты это о чем? — повысил голос одноклассник.

— Да так, о платье, — еле сдержалась она, и о другом, о более насущном.

— Ты слышал, о чем Гута говорил?

— Нет, но догадываюсь.

— Война, вновь война будет, — будто он виноват, надвинулась Роза.

— Уже который год война, — горестно выдохнул Туган, и избегая ее взгляда, подошел к окну, слегка отодвинув занавеску, воровато выглядывая.

— В этой войне я ничего не могу понять: кто с кем, и кто против кого? — он сделал паузу, наверное что-то обдумывая.

— У Гуты много денег и две длани — вроде, служит федералам, Москве; и в то же время дружит с боевиками, по крайней мере, с чеченскими «генералами» в полном контакте. В общем, видимо, кого надо усластил, свои же выдали: брата Гуты своровал некто Бага Тумсоев, тоже вроде какой-то полевой командир. Знаешь такого? — он резко обернулся к ней.

Роза стойко выдержала его испытующий взгляд, и глядя исподлобья:

— За что ж меня мучаете? Хотя бы теперь отпустите.

— Хм, «отпустить», — он вновь выглянул в окно.

— Я не знаю, как тебя вновь перевести в бункер, весь двор охранниками Гуты кишит.

— Зачем в бункер, лучше сразу в могилу.

— Замолчи, дура!

— Туган подошел к ней, скривил в гримасе лицо.

— Ты окончания не знаешь.

— «Окончания»? — екнуло ее сердце, моментально перехватило дыхание.

— Говори, не мучь, и так тошно.

— В общем, с этим Багой на контакт Гута вышел, сто тысяч долларов предложил; а Бага жмотом оказался — ни в какую, полмиллиона требует.

— Врешь! Бага денег не ведает, и не знает что это такое.

— Ха-ха-ха! А клялась, что не знаешь.

— Во-первых, не клялась, — выпятила она грудь, подбоченилась в гневе, — а во-вторых, эти деньги Баге были нужны, чтобы выкупить у федералов своих раненых товарищей.

— Гм, ты смотри, даже это ты знаешь. Как вы были близки!

— Не издевайся, — ноздри вздулись у Розы.

— Продолжай.

— Ну, — Туган вновь подошел к окну, — раз ты многое знаешь, то и о дальнейшем догадываешься, — он замолчал.

— Не догадываюсь. Говори!

— Если вкратце… Гута инсценировал обмен. Брата вызволил, а вот Бага лихим парнем оказался, такой дерзкий, что, говорят в очередной раз ушел и скрылся, сама знаешь где. — В подвале «Детского мира».

— Вот видишь, все ты знаешь, — ухмыльнулся Туган.

— А дальше что? — чуть ли не дрожит Роза.

— А дальше, не поверишь, сам переживаю, худо.

— Не томи! — почти срывается на плач ее голос.

— Рассказывают, что Бага был практически неуязвим в этом подвале. И так как не был в сговоре, а был настоящим бойцом, федералы не раз пытались его в этом логове уничтожить, даже газом морили. Не выходило… А Гута знал, что отныне Бага злейший враг, и спуску не дал бы. Говорят, отчаянный был боец.

— Неужели? — простонала Роза.

— Да. Гута хитрый и умный.

— Гута подлый и коварный мерзавец, подлец!

— Не шуми! — обеспокоенный Туган вновь выглянул в окно.

А Роза уже вконец обессилела, не села, а буквально упала на диван, и печальным шепотом:

— Говори, что эта дрянь натворила?

— В этом доме над «Детским миром» жил…

— А-а! Мальчик?! — как ошпаренная вскочила Роза.

— Не шуми! Не шуми! — бросился к ней одноклассник, ладонью прикрывая ей рот.

— Все-все, не шумлю, — вырывалась она.

— Что с ним? Говори!

— Точно не знаю, понаслышке… Словом, этот Мальчик, частенько ходил на базар; то ли побирался, то ли еще как. В общем, возвращался он сегодня утром с пакетами, а его прямо у подъезда поймали какие-то подростки-оборванцы — Гута их подослал. Обобрали они Мальчика, стали издеваться, бить. Он ревет, говорят какую-то бабушку на помощь звал.

— Боже! — простонала Роза.

— Видимо, на Багу это не подействовало, — продолжает Туган, теперь у самого голос тосклив. — Тогда оборванцы, как их научили, потащили Мальчика со двора, крича, что «Мальчик славный, продадут как донора или целеньким…» Вот тогда-то и вылез Бага из подвала. А тут засада, солдаты со всех сторон открыли огонь.

— О-у! — закатились ее глаза, ноги подкосились. Подоспевший Туган с трудом удержал ее от падения. И укладывая на диван:

— Живой твой Мальчик, живой; Бага умирая, собой прикрыл. Только ранен, в больнице… А подростков скосили.

— Туган, отпусти меня. Ради Аллаха, отпусти, — до предела надрывнее голос, вздулись вены на шее и висках.

— Как тебя я отпущу? — от напряжения у него самого лицо искривилось, явно постарело, обвисло в морщинах. — Посмотри, что во дворе делается? Вся охрана Гуты здесь. А сам Гута думает, ты в бункере. Хотя ему сейчас не до тебя — весь издерганный, злой.

— Бедняжка, масса денег гнетет.

— Ты особо не бреши, — нервным тиком дергается его бровь и вся щека.

— Выбраться бы нам по добру и здорову из лап Гуты на сей раз. Чувствую, пахнет жареным.

— Они войнушку готовят! — чуть ли не крикнула Роза.

— Не шуми, не шуми! — замахал руками Туган, и вновь испуганно выглядывая в окно.

— Упаси нас Аллах… Что за нравы, что за времена?

И в это время со стороны улицы у ворот рев двигателей, сигналы.

— Ужас! По-моему, Гута, — бросился Туган к выходу, остановился, встревоженным шепотом Розе. — Лезь в подвал, даже не дыши.

В подвал она, конечно же, не полезла. Судьба Мальчика, до самого предела чувств, взбудоражила все ее тело и сознание. И не то чтобы беспокойство — яростный гнев и злость, и не такой, как в первый день задержания, напоминающий бесшабашность и отчаяние уже покойного Баги, а злость иная, на весь этот несправедливый, алчный и коварный мир, и злость на самое себя за то, что не смогла уберечь, оградить от несчастья Мальчика овладела ею. С неким вызовом, почти что не скрываясь, она выглядывала в окно. Видела, как в глубине двора, что-то яростно крича, командуя, беспрестанно махает руками ее бывший муж — Гута Туаев; видит, как вызволенный у Баги, совсем осунувшийся, побледневший младший брат наверняка дублирует эти посылы; рядом, как щенок ссутулившись, лишь бы его не коснулись, — жалкий Туган. А по двору, исполняя волю начальника носятся охранники и другой, вроде бы гражданский люд. Что-то из больших домов спешно выносится, грузится в грузовики. Не иначе, как бегут…

— Эх, дура я, дура! — своим беззубым ртом прошепелявила Роза, в ярости оглядывая эту картину. И до щемящей боли в груди и в горле, в очередной раз вспомнив Мальчика, она как бабушка высказалась.