Онлайн книга «Русская рулетка»
|
— Тогда расскажите, что вы знаете о «Петроградской боевой организации»? — Абсолютно ничего! — сказал Таганцев. — Владимир Николаевич, Владимир Николаевич… — Сергеев побарабанил пальцами по столу. — Ну разве так можно, Владимир Николаевич? — Не понимаю, — сухо, словно посторонний человек, произнёс Таганцев, и будто он перенёсся в иные миры и иные измерения. — И что же это за «Петроградская боевая…» как вы говорите? Организация? Да ещё и организация? Может, вы мне объясните, Фёдор Кириллович? — Извольте! — Сергеев наклонил голову. — Если говорить о политической ориентации, то по моим сведениям, это организация кадетского толка, правая. Связана и финансовыми нитями, и нитями структурными с зарубежьем, с центрами антантовской, скажем так, ориентации. Что же касается вас лично, Владимир Николаевич, то вы придерживаетесь… м-м-м… германофильской ориентации, ибо… — Впервые слышу! — перебил следователя Таганцев, лицо его продолжало оставаться замкнутый, спокойным, почти равнодушным. — Ибо вы считаете, что мощь России, её процветание и её будущее зависит от союза с сильной Германией. — Ещё раз повторяю — впервые слышу, — звучно произнёс Таганцев, покачал головой: — Союз с сильной Германией! Полноте, Фёдор Кириллович! Обвините меня в чём-нибудь другом! — В чём-нибудь другом вас обвинят другие. Пусть! Мы вас обвинять в другом не будем. Фамилия Покровский вам известна? — Нет. — А Декстрем? — Нет. — Не мне вам говорить, что полковник Декстрем, он же Покровский, в апреле сего года был командирован в Германию, в тамошний МИД для переговоров о будущих соглашениях между Россией — когда вы придёте к власти, естественно, — и Германией. — Впервые слышу! — Напрасно упрямитесь! Сведения у нас точные, пришли из Германии… Просто мы не сразу совместили концы с концами. И командировали Декстрема в Германию вы, Владимир Николаевич, вы! — Интересно, что же ещё за мной числится? — Немало. Обман кронштадтцев, которые поверили в то, что Советы могут быть беспартийными, а они не могут быть такими, Владимир Николаевич, не могут, поскольку в России — власть большевиков, а большевики — это партия, и диктатура народа — самая гуманная из всех диктатур, придуманных здравомыслящим человечеством… — И для чего же мне необходим этот обман? — Для того, чтобы привлечь на свою сторону недовольных, колеблющихся. Беспартийные Советы для вас — переходная форма, временная. — Слишком много нового я почерпнул в этой беседе, Фёдор Кириллович, — Таганцев посмотрел на свои руки, и ему стало жаль себя. Ведь столько он мог ещё сделать, столько написать, но ничего уже не сделает, ничего не напишет. С помощью этого вежливого, интеллигентного, меченого саблей человека он скоро ступит в запределье. И ничего там не будет — ни мыслей, ни планов, ни боли, ни песен — лишь жирные могильные черви. И тишина. — Это ещё не всё, — вежливо произнёс Сергеев, — многого мы, к сожалению, не знаем. Знаем только, что в первых числах сентября двадцать первого года несколько подпольных белогвардейских организаций собирались совершить переворот, утопить Россию в крови, и нам пока неизвестно, имела ли «Петроградская боевая организация» с ними связь или нет. — Одна небольшая деталь, Фёдор Кириллович, Это вы должны спросить у товарищей из «Петроградской боевой организации». — У товарищей ли? — Ну, у господ, если уж вы так придираетесь к языку, Фёдор Кириллович! От перемены слов смысл, как ведомо, не меняется. Можно вопрос? — Конечно, конечно. — Почему первые числа сентября, а скажем, не последние, или не первые числа октября, не ноябрь? — А это начало сбора очередного продналога, когда бывает особенно много недовольных. Расчёт, Владимир Николаевич, прост — недовольные, особенно те, кто погорячей, с кипящей кровью, обязательно схватятся за вилы. И будет волна, будет пена — алая, с кровью, на этой пене лучше всего катиться: глядишь, и Советы утонут в крови. Я так разумею, Владимир Николаевич. А вы? — Вы как в Одессе, Фёдор Кириллович, вопросом на вопрос. Это невежливо. Следователь несколько секунд молча смотрел на Таганцева, потом произнёс, словно бы спохватившись: — Извините! Но ведь логика — наука-то точная. Как математика. Будь я на вашем месте, действовал бы точно так же, — Сергеев постучал пальцами о край стола, — напрасно вы отпираетесь, Владимир Николаевич. Вы знакомы с Козловским? — Да. Виктор Михайлович Козловский — ответственный сотрудник Госкомитета, крупный специалист… — А с Тихвинским? — И с Тихвинским знаком. — Известна ли вам такая фамилия… Герман? — Нет. — А если напрячь память? — Нет! — Хорошо. А такая фамилия — Шведов? Царский подполковник, выпускник Михайловской артиллерийской академии. Человек, по оперативным данным чека, решительный, храбрый. Отличный стрелок. Недавно убил нашего сотрудника — бедный парень даже не шелохнулся. Уложил его на месте, а тот был единственным сыном у родителей. Из паровозных рабочих. — Что делать — революция, — сказал Таганцев. — Вот именно — революция! — не стал оспаривать эту точку зрения Сергеев. — Значит, фамилия Шведов вам тоже незнакома, Владимир Николаевич? — Нет! — Ах, Владимир Николаевич, Владимир Николаевич! — вздохнув, покачал головой Сергеев, сабельный шрам у него побледнел, стал страшноватым, и Таганцев, не выдержав, спросил: — Где это вас? — Под Одессой, которую вы десять минут назад упоминали. Сюжет из тех, что даже литераторам не всегда приходит на ум. Рубанул старый гимназический друг. — Видать, подосадовал, что разошлись пути-дороги? — Очень близко к истине, хотя Одессу никакими истинами не удивишь, а сюжетами тем более. Как и революцию, собственно. Одессу я познавал из госпитального окна. Был литератором — записывал бы. Такие перлы, такая речь… — Что-то вы очень часто начали говорить о литературе, Фёдор Кириллович! — Ну разве можно пройти мимо такого вот примера? «Жора, жарь рыбу», — говорит один промысловик с Молдаванки другому. «А где рыба?» — спрашивает тот. «Ты жарь, рыба будет!» Разве не прелесть? Восхищение следователя показалось Таганцеву наивным. — Прелесть! — согласился он. — Так, значит, Шведова вы тоже не знаете, Владимир Николаевич? — Нет! — А проректора Петроградского университета Лазаревского? — Очень плохо. Пару раз встречался на научных собраниях, не больше. Мы даже с ним не раскланиваемся, хотя раскланиваться у интеллигентных людей принято, — не знакомы! Не знаком-с, — добавив Таганцев энергично. |