Книга Русская рулетка, страница 99 – Валерий Поволяев

— Жаль. Гумилёв — очень значительная фигура в российской поэзии.

— Я знаю это очень хорошо, — с неожиданной печалью произнёс Чуриллов.

— Олег Семёнович, а что вы скажете о настроениях, бытующих в среде кронморяков? — Шведову надоел пустой разговор о поэзии и ещё о чём-то никчемном, и он решил перевести его в другое русло.

— Абсолютно ничего.

— Как так?

— Отношения между офицерами и нижними чинами в Кронштадте очень натянутые, реальных точек соприкосновения друг с другом — почти никаких. Я с матросами общаюсь редко.

— Жаль.

— Кому как… Мне — нет.

— Я смотрю, вам не очень-то дороги интересы «Петроградской боевой организации», — жёстким тоном произнёс Шведов.

— Я очень далёк от всего этого, — сказал Чуриллов, — далёк от политики, далёк от споров, кто лучше, монархисты или большевики… Первые, по-моему, здорово устарели и всем надоели со своей гувернёрской чопорностью и неуёмными претензиями на трон, вторые слишком рано вылупились из яйца и начали задираться, как голозадые цыганята, но, на мой взгляд, и те и другие — не в ладах со временем, в котором живут…

Шведов, иронично дёрнув ртом, похлопал в ладони:

— Браво!

Чуриллов сделал вид, что ничего не заметил, — таковы были на сегодня условия игры, но про себя подумал неприязненно: «И чего он всё время аплодирует? Себе, что ли? Вот актёр погорелого театра!»

— А насчёт того, дороги мне интересы «Петроградской боевой организации» или нет, не могу сказать ничего определённого.

— Вы согласны нам помогать?

— Не знаю.

— Раньше вы были другого мнения. Гумилёв, например, нам помогает. Он написал великолепную листовку.

— Это личное дело Николая Степановича.

— А вы не хотите нам помогать…

— Я же сказал — не знаю, — с досадой произнёс Чуриллов. — Не готов ответить.

— Мужчины! Мужчины! — Ольга повысила голос. — Разойдитесь по разным углам ринга.

— Действительно, чего это мы? — Шведов улыбнулся неожиданно мягко. — Нас ждёт «Крыша».

Чуриллов прикинул, сколько у него с собой есть денег. Немного, но всегда, на всякий случай, он носил с собой золотую десятирублевую монету — эти деньги ходили в России лучше всех бумажных банкнот, даже лучше хрустящих «Катенек», лучше британских фунтов и французских франков. Имелась, правда, ещё одна серьёзная валюта — доллары САСШ, но с их хождением Чуриллов не сталкивался ни разу. Он перевёл взгляд на Ольгу. Как она скажет, так и будет.

— Ну что? — вновь спросил Шведов.

— Да, да, да! Мы идём в ресторан. Всенепременно! Как, Олег?

— Идём. Куда же я без вас? — Чуриллов улыбнулся понимающе и печально одновременно.

Выйдя из дома, они сели на лихача, тот довёз их до «Крыши» за десять минут.

— А как поживает «Стойло Пегаса»? — спросила Ольга у Чуриллова.

«Стойло Пегаса» было очень модной в среде питерской интеллигенции забегаловкой, там всегда можно было встретить известных художников, поэтов, музыкантов, актёров. Ольга и сама бывала там раньше, но потом стало не до этого.

— Не знаю, — спокойно, как-то отрешённо проговорил Чуриллов. — В этом году там не был ни разу.

— Я тоже, — сказала Ольга.

— Если хотите, можем как-нибудь сходить, — предложил Шведов. — Там интересно?

— Очень! — воскликнула Ольга.

Чуриллов промолчал.

— Собирается весь творческий Питер, — добавила Ольга.

Чуриллов опять промолчал: «Стойло» действительно стало ему неинтересно — очень много инфантильного, смешного, наигранного, поверхностного, глупого, хотя и трогательного… Собственно, так же трогательны бывают, например, малые дети.

— Кого там только не встретишь! — с восхищением произнесла Ольга.

Чуриллов продолжал молчать.

Мест в «Крыше» не было, но для Шведова, который успел за несколько дней стать здесь своим человеком, нашёлся целый стол, который притащили из-за какой-то ширмы два плечистых молодца.

— Прошу! — величественным жестом, будто король, указал на стол Шведов. — Ольга Сергеевна, Олег Семёнович… Пли-из!

В ресторане было шумно, люди веселились как могли, словно бы для них не существовало ни революции, ни угрюмых ночей, в которых постоянно звучат выстрелы, ни гопстопников, способных вывернуть карманы наизнанку у кого угодно, даже у самого товарища Троцкого, ни начинающегося красного террора — нич-чего, словом, и Чуриллов это понимал.

— Жаль, вы не хотите нам помочь, — завёл старую песню Шведов, покрутил, поболтал в воздухе пальцами, словно бы слепил некую невидимую сложную фигуру.

Не сдержался Чуриллов, поморщился досадливо, хотя в следующий миг лицо его вновь обрело ровное приветливое выражение.

— Да поймите вы меня, — проговорил он с напором, — я не «не хочу», я — не могу. Ощущаете разницу?

— Ощущаем, — произнёс Шведов весело, — мы с Ольгой Сергеевной всё ощущаем… Мы тоже не можем, но тем не менее стараемся, что-то делаем, поскольку нам дорога Россия.

— Э-э, господа боксёры, — знакомо повысила голос Ольга, — прошу разойтись по разным углам ринга.

— Всё, всё, всё! — Шведов поднял руки, словно беспортошный немец перед русскими окопами. — Больше не буду. Сдаюсь!

Далее обед проходил, как в царскую пору писали на страницах газет, «в тёплой дружеской обстановке». Шведов, веселя компанию, болтал разные глупости — делал это специально, Ольга поддакивала ему. Чуриллов предпочитал молчать — у каждого, в общем, была своя партия.

Иногда Чуриллов смотрел на Ольгу, и у него внутри возникала боль: Шведов не нравился ему всё больше и больше, от бывшего артподполковника исходила опасность, и Шведов эту опасность ощущал очень отчётливо, она буквально щекотала лопатки, выдавливала из глаз влагу — Шведов был одинаково опасен и для Ольги, и для Чуриллова.

Тем временем Шведов выдернул салфетку из-за воротника и, беззвучно отодвинув стул от стола, поднялся.

— Пардон!

Чуриллов проводил Шведова внимательным взглядом, словно бы хотел предугадать его действия, хотя предугадывать было нечего — без всяких объяснений было понятно, куда отправился бывший артподполковник, — ковырнул вилкой горку салата.

— Я вижу, Шведов вам не нравится, Олег, — неожиданно произнесла Ольга, также потянулась вилкой в салатницу, «наступила» на вилку Чуриллова, улыбнулась виновато. — Признавайтесь!

— А чего признаваться-то? И без того всё видно.

— Да, Олег, действительно никаких слов не нужно, у вас всё написано на лице.

— Не боитесь, что я однажды возьму и застрелю этого человека? — задал Чуриллов неожиданный вопрос.