Онлайн книга «Адмирал Колчак»
|
– Выдать на-гора, – не выдержав, хмыкнул сын. – Исключительно так, – подтвердил отец веселым тоном, – я ведь себя все еще на сталелитейном производстве да на руднике ощущаю. И пользуюсь рабочим языком, который там в ходу... Он прошелся мягкими короткими пальцами по клавишам – звук у разбитого пианино действительно оказался приличным, хотя и чуть «просквоженным», словно в нем поселился ветер, поработал немного в низком регистре, – покосился на сына – взгляд у него был печальным, задумчивым, младший Колчак понимал, о чем думает сейчас отец, – из «низкого угла» перешел на «среднее поле», вновь пробежался до всей клавиатуре слева направо и обратно и запел чуть надтреснутым, невыправленным, но очень приятным голосом: Гори, моя звезда, Гори, звезда приветная, Ты у меня одна заветная; Других не будет никогда. Сойдет ли ночь на землю ясная, Звезд много блещет в небесах, Но ты одна, моя прекрасная, Горишь в отрадных мне лучах. [62] Василий Иванович сделал несколько звучных аккордов, послушал их словно бы со стороны и, печально улыбнувшись чему-то своему, далекому, ведомому только ему одному, вздохнул едва приметно и продолжил: Звезда надежды благодатная, Звезда любви, волшебных дней. Ты будешь вечно незакатная В душе тоскующей моей. Твоих лучей небесной силою Вся жизнь моя озарена. Умру ли я, ты над могилою Гори, гори, моя звезда. Умолкнув, Василий Иванович несколько раз тронул пальцами клавиши пианино и опустил руки. Пожаловался: – Ноют. Кости ноют. Это к непогоде. К сильной непогоде. Сонечка Омирова запоздало зааплодировала: – Браво, Василий Иванович! Браво! Василий Иванович привстал с небольшого круглого табурета, неуклюже поклонился. – Извините меня, Сонечка, если что не так. – Василий Иванович снова покашлял в кулак. – Возраст. Нет той гибкости, что имелась раньше. Ни в мыслях, ни в речи, ни в голосе, нигде нет... – Что вы, что вы, Василий Иванович, – девушка приподнялась, поклонилась ответно. – Спасибо вам. Все очень хорошо получилось. – А мне кажется, слова у романса лучше, чем музыка, – неожиданно проговорил Колчак. – Что ты, Саша! Разве можно критиковать классику? – укоризненно проговорила Сонечка. – Можно. Можно и нужно. – Не зарывайся, сын, – предупредил Василий Иванович. – Повторяю, папа, можно и нужно. – В голосе лейтенанта появились упрямые нотки, в следующий миг тон его сделался виноватым: – Извини меня, пожалуйста. – А чем тебе не нравится музыка? – Серенькая какая-то, унылая, после нее хочется пойти в ванную и почистить зубы. Василий Иванович то ли восхищенно, то ли горестно покачал головой, ухватил аккуратную свою бородку в кулак: – М-да. И что бы ты хотел видеть вместе этой музыки? – Тоже музыку. Но только другую. – Александр поднялся, подошел к пианино, через плечо отца тронул зубастые холодные клавиши. Пианино покорно отозвалось тихими короткими звуками. – Садись, сын. – Василий Иванович поднялся с табурета. – Покажи нам «тоже музыку». Лейтенант сел на табурет, помял пальцы – они стрельнули болью, ломотой, холодом, проникшим в них, подумал о том, что Север теперь будет сидеть в нем всегда, всегда будет стрелять болью, холодом. Внутри у него что-то тоскливо сжалось, замерло. Боль перехватила ему дыхание и тоже замерла, но на лице это никак не отразилось – Колчак хорошо владел собою. Он снова помял пальцы, взял несколько аккордов. Разминаясь, пробежал по всем клавишам, опять помял пальцы – они были словно чужие... – Ну! – нетерпеливо проговорил Василий Иванович. – Погоди чуть. Дай размяться. Я ведь столько лет не садился за инструмент. Забыл все. – Он снова пробежал пальцами по клавишам, дернул расстроенно головой, будто его контузило и последствия контузии допекают до сих пор, вздохнул, опустил руки, виновато глянул на отца, на Сонечку и вновь ударил пальцами по клавишам. В том саду, где мы с вами встретились, Ваш любимый куст хризантем расцвел, И в моей груди расцвело тогда Чувство яркое нежной любви... [63] Голос у Колчака был похож на голос Василия Ивановича – в меру сиплый, собственно, как у многих людей, близких к музыке, но поющих время от времени и всякий раз испытывающих неловкость перед инструментом, перед людьми, находящимися рядом, перед самим собою. Отцвели уж давно Хризантемы в саду, Но любовь все живет В моем сердце больном. Опустел наш сад, вас давно уж нет, Я брожу один, весь измученный, И невольные слезы катятся Пред увядшим кустом хризантем. Отцвели уж давно... Голос Колчака угас, он вздохнул, опустив голову, тронул несколько клавиш, беря заключительный аккорд, и повторил тихо и печально: – Отцвели уж давно... – Браво! – Отец захлопал в ладони. – Ты очень проникновенно спел романс. Александр на похвалу никак не отозвался, вновь взял несколько аккордов, прошелся пальцами по клавишам; Василий Иванович наморщил лоб, вслушиваясь в мелодию, которую играл сын: было в ней что-то знакомое, но... Нет, в ней было больше незнакомого, чем знакомого. Колчак пропел первую строчку романса «Гори, моя звезда» удлинив ее на одно слово – добавив еще одно «гори», потом пропел вторую, взяв старую строчку, из прежнего текста, тряхнул головой протестующе – вторая строчка не уложилась в музыкальный размер, взятый им, третья строчка «Ты у меня одна заветная» легла точно, и Колчак одобрительно наклонил голову. Глянув на Сонечку, улыбнулся скупо, краем губ... Четвертая строчка «Других не будет никогда» также не вместилась в размер и требовала переделки. – Интересно, интересно, – проговорил Василий Иванович одобрительным тоном. – Твой вариант романса действительно лучше. А ну, пропой еще! Послушно кивнув, Колчак сделал несколько вступительных аккордов – на этот раз более сжато, и получилось более печально, и это дошло до Василия Ивановича, глаза у него потеплели – печаль ведь всегда трогает душу, – пропел первый куплет романса целиком. – Не вмещается в размер, – пожаловался он. – Вижу, сын. Вторая и четвертая строки. Их надо переделывать. Но нашего таланта на это не хватит. Надо приглашать профессионала. – Это уже после войны. – А мелодия получается неплохая. Не думал, что тебе может прийти в голову такое... У тебя есть задатки талантливого композитора. – А в Петербурге, в Академии наук, говорят, что он талантливый исследователь, – добавила Сонечка. |