Книга Охота на охотников, страница 57 – Валерий Поволяев

Бывший борец поклялся своей матерью, что сделает все, но хорьков этих найдет обязательно. И уж тогда нападет первым.

Утром Левченко просыпался от хрипловатого настойчивого голоса попугая:

- Ага-а! - и когда открывал глаза, то слышал неизменное, торжествующее: - Быть того не может!

Попугай, как правило, сидел в эту минуту на ручке старого шкафа массивной, бронзовой, украшенной завитками, и, вывернув голову, пристально смотрел на хозяина, будто бы собирался загипнотизировать его.

- Ага! Быть того не может!

- Еще как может. - Левченко тянулся в постели, приходил в себя окончательно и мрачнел лицом; все, что с ним случилось, обязательно - в который уж раз - прокручивалось перед глазами: и то, как бандиты в милицейской форме привязывали его к дереву, и то, как в переполненной больничной палате визгливо орал, кочевряжился, издеваясь над больными, лохматый рыжий сосед, и то, как бомжата угощали его колбасным шашлыком, и то, как вяло, неохотно вел его дело следователь, и то, что права ему получить до сих пор не удалось...

Левченко сидел без работы.

В этот раз он тоже проснулся от торжествующего крика: "Ага-а!", в голову сразу полезли тяжелые мысли.

- Какой у нас Чика хороший, звонкоголосый, импортный, - влюбленно проговорил попугай. Приподнявшись, он вспорхнул, перелетел к зеркалу, уселся напротив собственного изображения и ласково защебетал что-то на птичьем - не человечьем - языке.

Матери дома не было - Нина Алексеевна, похоже, получила утреннюю подработку в школе и теперь уходила рано, ещё в сумерках. Впрочем, вечером она тоже исчезала то ли по жэковским, то ли ещё по каким делам, возвращалась домой молчаливая, хотя и с возбужденным лицом.

Настроение у Левченко было подавленное, внутри, в животе, словно бы ком какой образовался, вместе с ним поселилась и тяжесть, давящая, вызывающая изжогу, даже боль. Левченко уже побывал едва ли не во всех конторах ГАИ, где выдавали права, и успеха не добился. Ему не отказывали в выдаче прав, наоборот, говорили о своем священном долге восстановить документ, бандитски изъятый у водителя, но "священный долг" свой не исполняли.

Сегодня Левченко собрался снова пойти в госавтоинспекцию области, к начальству, и если там ничего не получится, то тогда куда же ему обращаться? К министру внутренних дел России? Или все-таки куда-нибудь пониже? Но куда?

- Какой у нас Чика хороший, звонкоголосый, импортный, - вновь проговорил попугай, влюбленно глядя на себя в зеркало.

- Хороший, хороший, - подтвердил Левченко, делая коротенькую - больше для проформы, чем для здоровья, - зарядку.

Чика даже головы не повернул в его сторону, он свое выполнил: хозяина разбудил, а что будет дальше - его не касается.

Попугай разговорную речь хватал на лету, но когда Левченко попробовал обучить его простой фразе "Прошу пожаловать к столу", ничего не получилось, Чика показал себя настоящим чурбаном, Левченко даже воскликнул в отчаянии: "Ну что мне делать с тобой, таким тупым?!" И тут к его удивлению попугай вслед за ним произнес довольно чисто, без попугайского акцента и транзисторного дребезжанья в голосе:

- Ну что мне делать с тобой, таким тупым?

От восторга Левченко даже захлопал в ладоши. Попугай не замедлил воспроизвести и этот звук.

Иногда попугай запоминал фразы намертво, и выковыривать их из птичьего мозга, особенно мат - было сложно. А некоторые фразы воспроизводил раза три-четыре, а потом забывал. Так произошло и со случайно подцепленными словами "Ну что же мне делать с тобой, таким тупым?", как ни странно, они скоро выветрились из Чикиной головы, стерлись, будто мелодия со старой пластинки.

Через час Левченко был в областной госавтоинспекции. Принимал его подполковник с живым сочувственным взглядом и твердым волевым подбородком, какой обязательно должен иметь сотрудник внутренних дел.

- Ну-с, внимательно слушаю вас, - спокойно и доброжелательно проговорил подполковник, предложив Левченко стул.

Тот рассказал подполковнику все, что с ним произошло, ничего не утаивая.

- И что же вы от нас хотите? - спросил подполковник.

Левченко даже приподнялся на стуле.

- Как что?

- Да, что? - прежним спокойным и доброжелательным тоном спросил подполковник.

- Права, естественно.

- Права вы не получите, пока идет следствие.

- Да оно давным-давно уже закончилось.

- Это в Москве закончилось, а у нас оно только началось. Вы же в Калининграде прописаны?

- В Калининграде.

- По закону уголовные дела должны вестись по месту проживания. Подполковник улыбнулся тонко, едва приметно, словно сожалел о том, что настырный посетитель не знает таких простых вещей.

Подполковник лгал: по закону уголовное дело должно вестись по месту преступления - где оно было совершено, там и положено его расследовать. Но подполковник точно понял натуру Левченко и был уверен: тот ни на секунду не усомнится в том, что ему будет сказано, и никогда не станет это проверять.

С досады Левченко ударил кулаком по колену, помотал головой, будто от боли.

- Но я же должен работать!

- Работайте на здоровье. Вам этого никто не запрещает. Наоборот, мы это будем только приветствовать.

- А как мне работать без прав? Я же шофер! Кто разрешит? - Его захлестнула жгучая обида, даже глаза покраснели, а голос задрожал, будто у ребенка, которого незаслуженно наказали родители.

- Пока не разберемся во всем, пока уголовное дело не закроем - права вы не получите, - спокойно, по-прежнему доброжелательно проговорил подполковник. - Все понимаю, но... - Он развел руки в стороны, показав Левченко свои пухлые, мягкие, розовые, будто у дамочки из бухгалтерии, ладони. - Очень сочувствую...

Левченко не сдержался, всхлипнул, но собственного всхлипа не услышал, поспешно затянулся воздухом и встал со стула.

- Что же мне делать? - растерянно спросил он.

- Только одно - ждать. Уголовное расследование завершится, бог даст, благополучно, и мы вам выдадим новые права. - Подполковник улыбаясь приподнялся на стуле, давая понять, что аудиенция закончена.

- Что же делать, что же делать, что же делать? - словно заведенный бормотал Левченко некоторое время, потом кивнул подполковнику и нетвердой походкой вышел из кабинета.

Улыбка сползла с лица подполковника, уступив место озабоченности, и он потянулся к телефону. Поднял трубку, несколько секунд держал её на весу и смотрел на свою руку, как на некий посторонний предмет, рука была мощной, покрытой жестким светлым волосом, с цепкими длинными пальцами, - потом набрал номер московского телефона. Приветливо расплылся лицом, услышав в трубке мелодичный женский голос.