Книга Безумцы, страница 41 – Александр Насибов

Хихикнув, радист зажигает погасшую сигарету. Курит он тоже особенно — держит сигарету у рта большими и указательными пальцами обеих рук, делая подряд несколько коротких, быстрых затяжек, затем складывает губы трубочкой и выпускает длинную струю дыма.

— Мне довелось видеть его в другой обстановке, — задумчиво говорит Абст. — Он погружался с дыхательным аппаратом… Ну-ка, Глюк, как глубоко вы спускались на кислороде?

— Ниже тридцати не ходил, — басит рыжебородый. — Слышал, будто некоторым удается погружаться на сорок метров. Но я не могу. Однажды попробовал едва не оказался на том свете. Вот Вальтер меня и вытаскивал.

— Ну так знайте: Пелла запросто погрузился на сто пять метров!

— С кислородным прибором?

— На нем был респиратор трехчасового действия. По виду — обычный…

— Брехня! — машет рукой Глюк. — Тот, кто рассказал вам об этом, бессовестный лжец!

— Глюк прав, шеф, — торопливо поддакивает радист. — Ставлю бочку лучшего баварского пива против одной вашей кружки, что вас ввели в заблуждение.

— Но я все видел своими глазами, — улыбается Абст. — И он сказал, что может спуститься еще глубже, метров на полтораста.

— Как ему удалось? — бормочет Глюк.

— Не знаю, можно только догадываться. — Абст задумывается. — Это не все. Послушайте, что было дальше. Пробыв под водой минут двадцать, он быстро всплыл. Понимаете, всплыл без остановок для декомпрессии! [36]

Глюк стоит раскрыв рот, растерянно шевеля пальцами.

Радист подскакивает к Абсту:

— Как же он мог? Глубина сто метров… Да еще пробыл там двадцать минут. Тяжелый водолаз поднимается и с меньшей глубины очень долго.

Несколько часов!

— Пелла всплыл за четверть часа. После подъема он улыбался, сыпал шутками. Потом привязал к своему респиратору динамитный патрон и зашвырнул аппарат далеко в море. Взрыв — и респиратора как не бывало!

— Выходит, все дело в приборе. Какой он конструкции, чем начинен? — спрашивает Глюк.

— Полагаю, не только в этом. Но скоро мы все узнаем. И если будет удача… Словом, теперь Пелла у нас в руках. Первым делом я заставлю его спуститься к “Випере”. Впрочем, до тех пор мы испробуем и другую возможность добраться до сейфа покойного Бретмюллера.

— Имеете в виду Леонарда? — быстро спрашивает радист.

— Думаю, он согласится.

— А нет, так возьмемся за итальянца, — говорит Глюк. — Уж я выжму из него все!

Абст согласно кивает.

— Теперь о Марте Ришер. Боюсь, она в тяжелом состоянии. Насколько я мог определить, паралич обеих ног.

— И это надолго, шеф? — задает вопрос радист.

— Видимо, да. И выход один. Вы, Глюк, принимаете на себя ее обязанности, превратившись в бдительную няньку…

— Но…

— Вы перебиваете меня, Глюк!

— Простите, шеф.

— Я понимаю всю трудность задачи, — продолжает Абст. — Только опытный врач может справиться с двумя дюжинами существ, в каждом из которых дремлет зверь, готовый вцепиться тебе в глотку.

— Именно так, шеф! В этом вся суть.

— Как видите, я ничего не скрываю. Вы должны знать, какой груз взваливаете себе на плечи. Но думаю, все обойдется. Первые дни я буду неотлучно с вами, обучу контролю за ними, и дело пойдет. Главное — не зевать, быть начеку.

Абст вопросительно глядит на помощника. Тот нервно ходит из угла в угол.

— Ну, — спрашивает Абст, — как вы решили?

— Не могу, шеф. — Глюк не скрывает страха. — Кормить их и понукать — самое легкое. Главное же, вы знаете, не это… Главное, чтобы они не взбесились. Ришер пыталась учить меня, как вы и приказывали. Куда там! Боюсь, шеф. Боюсь оплошать, просчитаться. А вы знаете, чем это пахнет!

— М-да. — Абст морщится, будто у него болит голова. — Значит, отказываетесь? Хорошо, тогда ими займусь я.

— Это не выход. Надо радировать, чтобы прислали замену.

— Конечно, врача мы затребуем. Но придется ждать месяц, если не больше. Месяц я буду в бездействии… Глюк, вы должны согласиться!

— Не настаивайте, шеф. Я заглядываю им в глаза, и душа у меня леденеет. Что угодно, только не это!

— Но даю слово: я не покину вас ни на день.

Глюк угрюмо молчит.

Абст встает.

— Решено, — заключает он. — До прибытия врача мы прекращаем боевую работу. Отправляйтесь на свои места.

И он уходит.

Радист, который в продолжение всего этого разговора проявлял живейшие признаки нетерпения, резко оборачивается к товарищу.

— Дурак! — выпаливает он.

— Кто?

— Кто дурак? — переспрашивает радист. — Да это ясней ясного. Разумеется, ты, Густав Глюк. Погоди, шеф припомнит тебе!

— И пусть, — мрачно бормочет рыжебородый, — пусть припомнит. Хуже не будет.

— А, чепуха! — Радист извлекает из кармана штанов плоскую металлическую коробку с карамелью, долго перебирает конфетки пальцем.

— Дать тебе, Густав?

— Да провались ты с этой гадостью! — негодует Глюк.

Выбрав зеленую конфету, радист ловко кидает ее в рот, прячет коробку в карман.

— Надо беречь себя, — наставительно говорит он. — А то дымишь и дымишь. Я вот чередую: сигарета — конфета… Может, дать мятную?

Рыжий брезгливо сплевывает.

— Ну, как хочешь. Так слушай. Я опять насчет этих… Ты, Густав, будешь не один. Я всегда рядом. Вдвоем мы — сила! Случись что, легко перестреляем все стадо. Я, ежели говорить по чести, сейчас о другом тревожусь. — Вальтер переходит на шепот. — Видишь ли, сегодня улучил минуту и послушал эфир. Захотел узнать, что творится в мире…

— Да не тяни!

— Они снова бомбили Гамбург!

— Кто?

— Американцы, кто же еще! — Радист выплевывает конфету. — Триста “крепостей” висели над городом. Там такое творилось!..

Замолчав, он выжидательно глядит на собеседника. Тот не отвечает.

— Вот и на Востоке не очень-то все блестяще… — осторожно добавляет Вальтер.

— Ты зачем говоришь мне это? — Рыжий угрюмо сдвигает брови. — Ты чего хочешь?

— Хочу, чтобы согласился.

— Да ты храбрец, как я погляжу. Ну, а вдруг оплошаем и они выйдут из-под контроля? Ну-ка прикрой гляделки и вообрази: плывешь на глубине, справа — один из них, слева — другой да еще парочка движется следом. И вдруг у них начинается… Ты только представь такое, Вальтер!