Книга Долгий путь в лабиринте, страница 84 – Александр Насибов

Канарис неопределенно повел плечом.

— Завод охраняется войсками, — продолжал Гейдрих. — Да, дивизион двадцать четвертого полка НКВД. Туда не проникнешь. Но у агента имелся свой человек на заводе, который и должен был пронести в цех мину. — Гейдрих запнулся от внезапно пришедшей на ум мысли: — Если эта фотография не фальшивка… Ваш источник надежен?

— Вполне надежных агентов в природе не существует, вы это знаете не хуже меня… Но до сих пор мы не имели претензий к этому человеку.

— Он и сам мог стать жертвой дезинформации… Я все думаю: о горящем нефтяном фонтане и об аресте диверсанта напечатали в газетах. А насчет акции в цеху завода пресса хранит молчание. Мы просмотрели все поступившие к нам газеты, привлекли к делу службу радиоперехвата. Нигде — ни единого звука!

— Столб пылающей нефти наблюдали десятки тысяч людей, арест человека на пароходе видели другие пассажиры, в большинстве иностранцы. Чего же тут скрывать? Иное дело — акция на заводе. Как я выяснил у специалистов, в цехах нефтеочистительных предприятий мало людей. В момент диверсии у злополучной установки могли находиться два-три оператора. Ну, сбежались еще два десятка рабочих. Примчались пожарные. Это все свои люди, которых легко привести к молчанию.

— А цех огорожен высокой стеной, — задумчиво проговорил Гейдрих. — Знаете, о чем я подумал?..

— Об утонувшем агенте?

— Да. Хорошо, что его не довезли до берега. В ЧК его заставили бы заговорить, выдать тех, с кем он был связан…

— Вашего человека на заводе? Он русский?

— Немец, в том-то и дело, сын выходца из Германии. Теперь, совершив акцию, он доказал, что надежен. — Гейдрих снова, в третий раз, поднес к глазам фотографию установки. — Если только этот снимок нам не подставили.

— Я далек от того, чтобы недооценивать контрразведку большевиков. Но быть может, вы все же сгущаете краски, группенфюрер? Ведь это факт, что несколько дней и ночей в бакинское небо бил столб пылающей нефти. Так почему не предположить, что удалась и другая акция?

— Меня смущает гибель агента. Как там написано? — Гейдрих взял перевод газетной заметки: — «Растолкал конвоиров и кинулся в море…» В ЧК у него еще были бы какие-то шансы на жизнь, — скажем, надежда на перевербовку. В бушующем враждебном море человек со скованными руками шансов не имеет. И я все думаю: зачем он это сделал?

— Сказать по чести, и меня тоже точит червячок… Что ж, в таких обстоятельствах есть лишь одна возможность прояснить дело.

— Проверка на месте?

— Да.

— Вот и я об этом… Думаю, агент попался по чистой случайности. Если отбросить случайность, можно сделать вывод: мы на верном пути. Надо готовить людей. Цель — создать в этом районе прочную базу… Хотите взглянуть на одного из тех, кто только что прибыл оттуда?

— Охотно.

Гейдрих позвонил.

— Где этот человек? — спросил он вошедшего адъютанта. — Как его имя?

— Штурмфюрер Борис Тулин.

— Пусть он войдет.

Адъютант удалился.

Спустя минуту дверь вновь отворилась. В кабинет шагнул вызванный. Сделав несколько шагов, четко приставил ногу, коротко наклонил голову.

— Подойдите и садитесь. — Гейдрих показал на кресло. И когда Тулин занял указанное ему место, продолжал: — Я знаю, вы хорошо выполнили задание. Усердие не останется без награды… Вы были на палубе парохода, когда русские пограничники сняли с него человека?

— Да, группенфюрер.

— Знаете, кто он был?

— Арест последовал вскоре после того, как возник пожар на берегу. Не трудно было догадаться…

— Верно, они взяли нашего человека. Когда на него надели наручники?

— Перед тем, как спустить в катер.

— Вы отчетливо это видели?

— Да, группенфюрер. Офицер, надевавший наручники, извинился. Он сказал, что таковы правила.

— Арестованного спустили в каюту катера?

— Пока я его видел, он оставался на палубе.

— Когда начался шторм?

— Налетел внезапно. Катер был уже едва виден.

— И шторм сразу набрал полную силу?

— В какие-нибудь секунды. Позже я беседовал с помощником капитана и выяснил, что там это — обычное явление.

Канарис, который до той поры сидел неподвижно, зашевелился в своем кресле.

— А как вы оказались на палубе? — вдруг спросил он. — Вы были там все время?

— Сперва сидел в баре. Поднялся на палубу, потому что, выпив водки, собирался вернуться к себе в каюту.

— Понял… Россия — ваша родина?

— Да.

— Что привело вас к нам, в число сотрудников секретной службы Германской империи? Хотелось бы знать о побудительных причинах.

— Ненависть к тем, кто сейчас владычит на русской земле. — Тулин повернул голову к Гейдриху: — Это допрос, группенфюрер? Меня в чем-то подозревают?

— Беседа вызвана интересом к вашей личности, который возник у моего друга — главы военной разведки адмирала Канариса.

Тулин посмотрел на Канариса. Тот кивнул в знак того, что согласен с Гейдрихом.

— Извините, господин адмирал, — сказал Тулин.

— Извинять не за что, — ворчливо проговорил Канарис. — Вы держитесь как мужчина. И если группенфюрер когда-нибудь уволит вас, прямиком мчитесь ко мне.

Гейдрих улыбнулся шутке адмирала, протянул Тулину фотографию нефтеперегонной установки.

— В эту акцию тоже вложена часть вашего труда, штурмфюрер.

— Выходит, она взорвана? — сказал Тулин, рассматривая снимок.

— Во всяком случае, похоже…

— Взорвана, — повторил Тулин, продолжая глядеть на фото. — Никаких сомнений. Тоже работа человека, которого сняли с парохода?

— И ваша. Вы очень помогли ему,

— Есть ли сведения о том, что с ним?

— Он умер. Умер как герой.

Тулин прочитал заметку о действиях морских пограничников, задумался. Снова взял фотографию установки, долго изучал ее.

— В чем дело? — сказал Гейдрих. — У вас какие-то сомнения?

— Сами вы, — вдруг сказал Канарис, — сами как поступили бы, штурмфюрер, оказавшись в таких обстоятельствах?

— В угол воротника нам вшивают ампулу с ядом… Я выбрал бы яд. Он выбрал море. Есть ли разница?

Гейдрих шумно выдохнул, поднялся с кресла. Тулин встал, вытянул руки по швам.

— Боюсь, адмирал Канарис не дождется, чтобы вы постучали к нему в абвер!

И Гейдрих захохотал.

Канарис тоже засмеялся.

— Спасибо за службу, оберштурмфюрер, — сказал Гейдрих, оборвав смех.