Онлайн книга «Штрафбат смертников. За НЕправое дело»
|
— А остальные? — Какие остальные? — Остальные наши товарищи. Что будет с ними? Как быть им? — А я скажу тебе, что будет с ними. Они скажут: черт возьми, а молодцы эти двое. Ума, по крайней мере, у них хватило, чтобы вовремя дать деру отсюда. Дай бог, чтобы у них все получилось. Вот что они скажут. Да проснись ты наконец! Неужели не видишь, что за каша здесь заваривается? Бойня, самая настоящая бойня. Всех перебьют, и тебя в том числе. Неужели ты на самом деле этого не понимаешь? Если мы окажемся там, у нас хоть какой–то шанс останется. Знаю, это не игрушки — идти к русским сдаваться в плен, они покажут нам, где раки зимуют, но у нас с тобой будет шанс 50 на 50. Останешься здесь, твой шанс будет 1 к 100. Кто ты такой? Штрафбатовец! А там они могут и так на нас с тобой посмотреть: мол, эти пострадали за то, что были против Гитлера, — да здравствует Шванеке, слава герою Дойчману! Вот вам и пожрать, и выпить! Слушай, подумай как следует, и пойдем со мной! — Нет! — С повязкой и с флагом Красного Креста мы перейдем как нечего делать! — А минные поля? — Ты до сих пор не понял, что я в этом кое–что понимаю. Я за полета метров мину учую! Никак в толк не возьму, чего ты кочевряжишься. Я должен уйти. Мне здесь ничего не светит, кроме того, что башку снесут, так что сидеть и ждать мне явно ни к чему. — Ты иди, но я воздержусь. Шванеке, повернувшись, подошел к единственному оконцу и выглянул на улицу. Крюль стоял чуть ли не по колено в снегу с поднятым воротником шинели и орал на какого–то солдата. Это был щуплый, исхудавший человечек, бывший профессор, которого использовали в роте только на легких работах. Он убрал снег с дороги и на пару минут оперся на лопату передохнуть. Тут его и застукал обер–фельдфебель Крюль, делавший обход. И отвел душу — выпустил всю накопившуюся за последнее время злобу. Пока он гонял, можно было забыть обо всех докучливых вопросах, не дававших ему покоя, и дурных предчувствиях. — Эх вы, академик! — рычал он. — Просидели не одну пару штанов в своих университетах, небось все философией башку забивали. А вот снег как следует убрать, это мы не хотим. Это не для нас! Ну ничего, герр профессор, а теперь три раза вокруг канцелярии бегом марш! Профессор, подхватив лопату, словно боевое копье, бросился выполнять команду. Бежал он, задыхаясь, прижав ладонь к левой стороне груди. А Крюль, стоя посреди дороги, командовал: — Быстрее! Быстрее! Ноги должны летать! Выше голову! Осанка, осанка! Эх вы, зануда философская! Сократа вспомните, небось тоже был вашей породы! Или Канта, берите с него пример, тот хоть в бочке спал на свежем воздухе! А вам здесь свежего воздуха сколько угодно! Еще кружочек! Раз–два! Раз–два! Раз–два! Профессор, шатаясь, вдруг выронил лопату и, неуклюже замахав руками, ничком повалился в снег. Он лежал, уткнувшись лицом в обледенелую дорогу, словно большая седоголовая тряпичная кукла. Крюль недоуменно поглядел на лежавшего и покачал головой. — Ну и дела! — равнодушно произнес он, затем повернулся и стал звать Дойчмана. Шванеке, выглянув в окно, чертыхнулся. — Иди, иди. Тебя вызывают. Один из твоих боевых товарищей довел профессора до ручки. Беги, скоро и до тебя очередь дойдет! Не взглянув на Эрнста, Шванеке повернулся и вышел. Дойчман устремился вслед. Крюль, расставив ноги, стоял над лежавшим профессором. Когда Дойчман с санитарной сумкой подбежал ближе, он чуть озабоченно поинтересовался: — Укол поможет? — Сейчас посмотрим. Дойчман присел на корточки и повернул лежавшего. На лбу у профессора багровел шрам, кровь застывала на морозе. Дойчман приподнял ему веки — глаза закатились. — Уж, не околел ли часом? — допытывался Крюль. — Пока что нет. Сердечный приступ. — Яснее, если можно! Крюль носком сапога ткнул в сторону лежавшего без чувств профессора: — Что с ним? — Корь! — рявкнул Дойчман и больше не обращал внимания на обер–фельдфебеля. Оглядевшись, он увидел Шванеке, стоявшего у стены дома и безучастно созерцавшего сцену. — Подойди сюда, поможешь! — крикнул Дойчман, подхватывая профессора под мышки. Шванеке нехотя подошел. — Пусти, — бросил он и, взяв профессора на руки, отнес его в медпункт. Там они уложили его на соломенный тюфяк, Дойчман тут же расстегнул мундир и стал массировать впалую грудь пожилого человека. Профессор постепенно приходил в себя, раскрывал и закрывал рот и едва разборчиво хрипел: — Дышать… Дышать нечем… И снова потерял сознание. — Воды! — крикнул Дойчман. Шванеке бросился в угол, наполнил котелок водой, принес его, а потом сам принялся массировать грудь больного. Дойчман ладонью несколько раз шлепнул профессора в кардиальной области. — Сделай ему что–нибудь от сердца! — попросил Шванеке. — Да нет здесь ничего, только симпатол. — Так дай ему симпатол. — От него никакой пользы. — Неважно. Может, хоть как–то поможет. Мы должны его спасти. Он выкарабкается. Эх, если бы не эта скотина Крюль! Дойчман извлек из сумки флакончик и накапал пятнадцать капель в чайную ложку. Шванеке толстыми пальцами раздвинул больному губы и раскрыл ему рот. Дойчман осторожно вылил жидкость в рот, потом они продолжили массаж груди. — Может, шнапса раздобыть? — спросил Шванеке. — Нет, не поможет. — Он выкарабкается, — упрямо повторил Шванеке. — Какая все–таки сволочь этот Крюль! Ну ничего, я еще доберусь до него… — Он все же придет в себя, во всяком случае, ему лучше, — смахивая со лба пот, проговорил Дойчман. Дыхание профессора стало ровнее, он тихо постанывал. Но пока что не пришел в себя. — Ну так как? Идешь со мной или нет? Дойчман молчал. — Хочешь здесь подохнуть? Как вот он? Он ткнул пальцем в профессора. — Пусть он даже и придет в себя сейчас, все равно рано или поздно ему здесь придет конец. Русские прорвутся и пристрелят его — им наплевать, кто он, профессор или нет. — Помолчи! — попросил Дойчман. — Ладно–ладно, молчу. Дело ваше — хотите подыхать, подыхайте. Мне все равно. Оба молча приводили профессора в чувство. Когда ему стало лучше, его накрыли двумя теплыми одеялами. Потом, усевшись по обе стороны лежавшего, Дойчман и Шванеке задумчиво уставились в пол. Оба молчали. О чем было говорить, все уже было сказано. Или не все? А может, Шванеке все же прав, спросил себя Дойчман. Что его здесь удерживает? Почему он не решается сказать Шванеке, что готов пойти с ним? Какой–никакой, а все–таки шанс… |