Книга Встречный бой штрафников, страница 63 – Сергей Михеенков

– Но фюрер обещал вам дать новое оружие, которое сокрушит большевиков, – сказала она.

– Чудо-оружие… Мама, все это блеф Министерства пропаганды. Неужели ты еще не понимаешь?

– Говорят, где-то в горах в Южной Баварии работают заводы, где лучшие ученые…

– Мама, перестань. Эти слухи распространяются из тех же партийных кабинетов.

– Но за что вы тогда воюете на фронте?! – вдруг воскликнула фрау Бальк, уронив чайную ложку.

Шура вздрогнула, замерла.

– Мы воюем за то, чтобы выжить. И чтобы сюда не пришли ни французы, ни англичане, ни американцы, ни, тем более, русские. И там, под Смоленском, мы давно поняли, что наше солдатское товарищество – самое лучшее и надежное оружие для достижения этой победы.

– Но мы все-таки победим, Арним?

Сын посмотрел на мать, потом на портрет отца, и ничего не ответил.

– Сынок, Арним, раньше, провожая на фронт, я желала тебе победы. Что тебе пожелать теперь? Чтобы ты снова вернулся живым.

– Пожелай мне и моим товарищам выжить. Поверь, мама, это для нас самое главное. После сдачи Орла и Белгорода мы уже не можем наступать. У нас нет ни достаточного количества танков, ни самолетов, ни солдат. Если союзники высадятся в Северной Франции, то в России мы не удержимся.

Они молча допили чай. Фрау Бальк сказала:

– Арним, постарайся об этом больше не говорить нигде.

– Хорошо, мама. Я все понимаю.

После вечернего чая с бутербродами фрау Бальк вдруг спохватилась:

– Шура, я забыла убрать свой велосипед! Надеюсь, он цел.

– Да, фрау Бальк, когда мы вернулись, он стоял там же, где вы его оставили.

– Хорошо. Поставь его в сарай.

– Слушаюсь, фрау Бальк. – И Шура сделала легкий полупоклон, как привыкла это делать всегда, когда хозяйка отдавала ей какое-либо распоряжение.

– Шура, как ты думаешь, – вдруг спросила фрау Бальк, – они сегодня прилетят снова?

– Возможно, нет. Сегодня плохая погода.

– Гальс сказал, что для тяжелых бомбардировщиков это не помеха. Теперь они бомбят по ночам. Ты видела ту неразорвавшуюся бомбу, которую увезли солдаты? В ней не меньше пятисот килограммов. Ее сбросили с тяжелого бомбардировщика. – Фрау Бальк напряженно смотрела на фотографию мужа. – Нас не может защитить даже Арним со своими товарищами. Шура, ложись сегодня здесь, в гостиной, на диване. И не раздевайся. Они могут прилететь в любую минуту.

– Хорошо, фрау Бальк. Может, они сегодня и не прилетят.

– Я видела, как ты убрала наш участок. Ты молодец.

– Герр полицейский, который иногда бывает здесь, прислал двоих рабочих. Основную работу выполнили они. Одна я не справилась бы с этим деревом.

– Да, получилось очень много дров. – И вдруг вздохнула и снова посмотрела на портрет мужа: – Бомба угодила прямо в убежище. Погибли почти все, кто там был. Семья доктора Шумахера, Эрлеры вместе с детьми и стариками, Фриц Кастнер. Он был прекрасный пианист, работал в театре. Баденвейлер больше не услышит его игры.

– Фрау Бальк, а что в деревне? – наконец осмелилась Шура. Она волновалась за Ганьку и девушек.

– Там не упало ни одной бомбы.

Шура с облегчением вздохнула.

– Там все живы и здоровы, – повторила фрау Бальк и неожиданно спросила: – Шура, а у вас, то есть я хотела сказать у Красной Армии, тоже есть такие самолеты, которые могут бросать пятисоткилограммовые бомбы?

Шура кивнула.

– Это ужасно. Значит, это правда, что Пруссию и города по Одеру они уже бомбят.

Сердце у Шуры забилось: значит, наши уже совсем близко!

Уже стемнело, когда она вышла во дворик, отыскала возле калитки велосипед фрау Бальк и повела его к сараю. Никелированный руль велосипеда и узкое кожаное сиденье покрыла холодная роса. Шура сняла тяжелую накладку с пробоя. Она тоже была мокрой и холодной. Когда она поставила велосипед к опорной стойке, прислушалась и сказала тихо:

– Это я, Шура.

В дальнем углу послышался шорох, а потом голос Ивана:

– Хозяйка приехала?

– Да. Мы до вечера работали на разборке завалов. Рабочие, в том числе и французы, тоже все были там. Они восстанавливают те мастерские и цеха, которые не пострадали так сильно.

– Значит, на ребят надежды мало?

– Я постараюсь разыскать Армана сама.

– Он не поверит тебе. Что ты ему скажешь?

– Не знаю. Ты должен знать, что ему сказать, чтобы он поверил.

Иван молча стоял в темноте. Она слышала его дыхание. Теперь, когда она не видела его, в том числе и того, что ростом он ниже Курсанта, ей казалось, что с нею разговаривает именно он.

– Он совсем не разговаривает по-русски, – вздохнул Иван.

– А как же вы понимали друг друга?

– Иногда нам переводили его друзья. С ним работает бельгиец или поляк. А когда не было никого, он говорил по-немецки. Немецкий я немного знаю.

– Я тоже.

– Скажи ему: «Сражающаяся Франция» и укажи пальцем на его берет. Он его носит наизнанку. А потом назовешь мое имя и расскажешь, где я нахожусь. Решение примет он сам.

– А если он не поверит?

– Значит, не придет. Тогда придется идти в горы одному, без проводника. Но для этого нужно выбраться из города.

– Ты сказал, что я должна указать на его берет и что он носит его наизнанку. Почему?

– Берет – часть формы батальона, к которому он принадлежал до того, как попал в плен. А наизнанку он его носит потому, что на лицевой стороне – нашивка, лотарингский крест. Это что-то вроде нашей звезды.

Утром фрау Бальк, просматривая газеты, нашла листовку.

– Шура, – сказала она, – ты это читала?

– Да, – призналась Шура.

– Это было в почтовом ящике?

– Да.

– Как ты думаешь, каким образом это попало в наш почтовый ящик?

– Не знаю, фрау Бальк. Этот листок лежал внизу, под газетой, когда я забирала почту.

– Когда сюда приходил герр Шлейхер, он не видел этого листка?

– Нет, фрау Бальк, герр полицейский не просматривал вашу почту. Листок лежал между газет. Его никто не трогал.

На какое-то мгновение лицо хозяйки приняло то выражение надменности и высокомерия, какое она увидела в тот день, когда впервые увидела ее.

– Что ты думаешь по поводу прочитанного?

Шура молчала.

– Ты ведь сказала, что прочитала то, что здесь написано?

– Да, прочитала.

– И поняла смысл прочитанного. Так ведь?