Книга Штрафбат. Закарпатский гамбит, страница 17 – Юрий Гайдук

– Барабань, барабань, служивый, прямо-таки щас они тебя и выпустят.

– Ага, – поддержал его кто-то. – Выпустят. По стенке расстрельной и обратно.

– Видать, порядки здесь такие, – пробурчал Торопчин. – Люди знают, что говорят.

Однако Бокша даже не обратил на это ворчание внимания, уже со злостью забарабанив в дверь. Ему помог Крест, и когда, казалось, она уже должна была сорваться с петель, в дальнем конце коридора послышались гулкие, тяжелые шаги, затем трехэтажный мат озлобленного человека, которого ни за что ни про что вырвали из сладкого сна, и наконец:

– Чего молотишь, гнида?! Или пулю в брюхо захотел?

– Открой, с-с-сучара рваная! – взвился Андрей. – У нас человек помирает! Сердце схватило. Едва дышит.

– Щас… открою… – заржал за дверью коридорный. – Подохнет, так мне же спасибо скажут. На одного гада меньше будет.

Он уже был наслышан о решении следака передать всех семерых штрафников в руки военного трибунала и теперь измывался над ними как только мог.

– Открой, сука паскудная! – продолжал ломиться в дверь Бокша. – Козел недоделанный! Или хочешь, чтобы мы тебя раком поставили да опустили, как петушка засранного?

На какую-то секунду-другую Андрей перестал барабанить в дверь, и было слышно, с каким надрывным хрипом дышит коридорный.

– Что-о-о?! – неожиданно завопил он. – Опустить меня? Как петушка засранного?..

И уже завопил на весь коридор:

– Стаднюк, Павлов, Нефедов! Ко мне!

По бетонному полу тюремного коридора раздался цокающий топот кирзовых сапог с железными набойками, а коридорный уже гремел связкой ключей, матерясь в бога и мать и приговаривая:

– Щас я тебя, тварь уголовная, опущу… Сам опушу! И будешь ты у меня кукарекать по зонам, если, конечно, пулю в лоб не схлопочешь. Сам… сам буду с тебя штаны сдирать.

– Вот же крыса паскудная! – уже из последних сил сдерживал себя Крест, но лишний голос сейчас был ни к чему, и Бокша приказал ему молчать:

– Ша, Ваня, ша! Щас будем работать.

И повернулся лицом к ощетинившейся братве, которая даже слушать не могла подобное.

– Приготовиться! Но раньше моей команды ни звука, ни пука.

– Спокойно, командир. Всё будет тип-топ.

Прислушался.

Павлов, Стаднюк и Нефедов уже стояли у самой двери и горячечным шепотом пытались что-то доказать коридорному, который, судя по всему, был старшим по званию, однако он продолжал бряцать ключами, чтобы вломиться в камеру.

Наконец нашел-таки нужный ключ и сунул его в замочную скважину.

Затаив дыхание, Бокша показал глазами Кресту, чтобы тот встал по другую сторону двери.

Почти неразличимый в полутемном пространстве камеры, сжатой двумя рядами двухъярусных деревянных нар, Минин почти вжался в стену, и в этот момент дверь распахнулась и на пороге застыла коренастая фигура с автоматом в руках и старшинскими погонами на плечах.

В двух шагах от него, на фоне едва мерцающей слабосильной лампочки стояла троица конвойных, также ощетинившихся автоматами.

На поясе у каждого по штык-ножу.

«Как и положено быть», – с какой-то безрассудной отрешенностью подумал Андрей и отступил на два шага в глубь камеры, но даже оттуда чувствовал на себе прожигающий взгляд взбешенного до самой задницы старшины. Судя по его реакции, он за всю свою службу не слышал по отношению к себе ничего подобного. И действительно, сказать тому же вертухаю или пастуху , что какой-то баклажан помидорыч поставит его раком…

Подобные всплески на зоне не поощрялись, и расплачиваться за них приходилось по полной программе. И умудренный лагерным опытом Боцман никогда бы не позволил себе подобного в лагере, но сейчас, когда требовались неординарные действия и надо было любыми способами вывести из себя охрану, он переступил неписаный закон.

Побагровевший от унижения, старшина положил палец на спусковой крючок и, продолжая сверлить его взбешенными глазами, каким-то свистящим шепотом выдавил из себя:

– Так это ты, гнида лагерная, петух обосранный, грозился раком меня поставить?

Бокша молчал, не отводя глаз с пальца на спусковом крючке автомата, а старшина, видимо, чувствуя всю свою власть над оборзевшим уркой и в то же время свое бессилие, вдруг заорал истошно, вскинув поудобнее автомат.

– А ну выходь, гнида поганая! Щас я тебя, помоечник, раком ставить буду.

Невольно скрежетнув зубами от тех оскорблений, которые сыпались на него из коридора, Андрей вдруг почувствовал, как что-то жаркое ударило в голову, и он, чтобы только не наломать дров, отступил еще на шаг в глубь камеры.

Сухощавый, при росте метр семьдесят восемь, он не смотрелся в глазах коренастого старшины, обученного к тому необходимым приемам заламывания рук, и окончательно озверевший старшина, который мог растерять весь свой авторитет в глазах конвойного взвода, купился на это, как щенок-первоходок на «пряник» прожженного до мозга костей лагерного кума.

– Выходь, говорю! – вновь приказал он, однако словно окаменевший беспредельщик продолжал стоять немым болваном посреди камеры, и старшина в надежде на помощь трех истуканов, которые могли стать свидетелями его позора, перебросил автомат за спину и шагнул в полутемную камеру.

Нефедов, Стаднюк и Павлов с автоматами наизготовку заслонили собой дверной проем.

Стаднюк шагнул следом за старшиной.

– Щас я тебя, вошь лагер…

Тяжеленный кулак Креста опустился на его голову, и старшина только квакнул, словно подкошенный рухнув на пол. И в ту же секунду, не дав ему опомниться, на Стаднюка бросился Пикадор. Двинул его кулаком под дых, и ударом ребра ладони по шее завалил его на пол.

Перехватив выпавший из рук Стаднюка автомат, Бокша ткнул стволом в живот охранника. Второго охранника взял на себя Крест, свернув ему ударом кулака челюсть.

– Ну что, пустить его в распыл или нехай небо коптит? – громко, так, чтобы было слышно по всему коридору, и в то же время ни к кому конкретно не обращаясь, спросил Андрей.

– Не хватало еще из-за этого дерьма грех на душу брать, – отозвался Шайтан. – Пускай живет. Только кляп потуже в его глотку забить надо будет.

– Повезло тебе на этот раз, – ухмыльнулся Андрей и стволом автомата показал на камеру. – К нарам! Быстро! Да автомат… автомат не забудь оставить.

– Да, конешно, щас, – залепетал уже распростившийся с жизнью молоденький охранник и, сунув в руки Бокши автомат, юркнул в темноту камеры, где уже лежали, связанные собственными ремнями, его товарищи.

Сняв с поясов кинжалы, а заодно прихватив и документы, Бокша и помогавший ему Волк заперли за собой дверь камеры, забряцав связкой ключей, и в этот момент словно взорвались человеческими криками две камеры напротив.