Онлайн книга «Правда и блаженство»
Сверкающее фойе отеля «Мариотт». Зеркальные потолки, розовые стены, беломраморные полы, развесистые хрустальные люстры, пять златых звезд над стойкой аминистратора. Звучит фортепианная музыка. На подиуме в фойе длинноволосый музыкант в белой сорочке и бабочке импровизирует на белом рояле. Алексей прогуливался по фойе, поглядывал на огромную, плетеную из лозы вазу, наполенную зелеными блестящими яблоками. Ему хотелось взять яблоко, но он остерегался: вдруг в фойе появится капризная Инна Скит, а он — будто голодный, лопает дармовое яблоко… Эпизодически он оглядывал двух мустангов-охранников отеля: крепкие, здоровые, самодовольные ребята; твердые сытые подбородки, одеты в роскошную униформу, открывают двери, подносят чемоданы, — а тем временем поля России зарастают бурьяном — там работать некому! Впрочем, Алексей и сам одет был с шиком, даже с вызовом: золотые запонки на полосатой шелковой темной сорочке, пестрый, желто-змеистый итальянский галстук, светло-бежевый пиджак и коричневые брюки в мелкую клетку, а еще, «для устрашения и сбития с толку клиентки», Алексей надел на мизинец перстень с поддельным рубином. Он загляделся на музыканта, заслушался импровизацией на басах и проглядел клиентку. Она незаметно прошмыгнула от лифта к центральной клумбе с фонтанчиком, где кружил Алексей и, подойдя сбоку, тихо спросила: — Это вы встречаете Инну Скит? Я — она и есть. Она была очень худа, у нее была маленькая грудь, выпирали ключицы; тонкие руки, тонкие пальцы, в ней было даже что-то детское, недоразвитое, словно в какой-то период юношества ее законсервировали, а вернули в жизнь тогда, когда самый важный период женского развития был упущен… Она стояла перед ним в выбеленных джинсах, в спортивных туфлях, в футболке — и ни миллиграмма косметики — отмытая, светлая, белесенькая, с серо-голубыми напуганными глазами. Какая-то подавленная, на первый взгляд. — Я не думала, что все сразу будет так официально… Мне сказали, сегодня ознакомительный день, переговоры завтра… Мне надо, наверное, переодеться, да? — сказала Инна. — Я вам могу помочь подобрать что-то подходящее, — предложил Алексей. — Да? — Почему бы нет? Нам предстоит целый день провести вместе. — Пойдемте в номер? — неуверенно спросила она. У нее были болезненно красивые губы — большие, даже по виду казалось, мягкие, обволакивающие, чувственные и жаркие. Глаза тоже выглядели красивыми, болезненно пронзительными, робкими и в то же время настойчивыми, требовательными. Где-то в глубине вспыхивал яркий прожигающий свет. Когда они шли по коридору, Инна призналась: — Мой муж недавно погиб. Я не люблю фуфыриться… Но я не хочу быть рядом с вами серой шейкой… — Я готов сбросить пиджак и галстук. — Нет, я захватила два приличных платья. Не пылиться же им. Красное подойдет? — Продемонстрируйте. Они вошли в просторный двухкомнатный номер. Инна пошла к платьевому шкафу. — Вот… А это босоножки, с золотой каймой. Ничего? — Примерьте… Она скрылась в спальне. Скоро оттуда вышла, стеснительно, пожимаясь. — Да вы настоящая золушка! Которая стала принцессой! Сюда бы поясок. Золотистый. — Надо, наверное, подкрасить глаза? — Разве чуть-чуть. Они у вас и без того выразительны. Из косметики будет достаточно яркой помады… — Совсем яркой у меня нет. — Инна кинулась к косметичке. Они говорили о тех милых, угодных и занятных для женщин пустяках, которые больше всего сближают людей. — У вас перстень с рубином? Как жаль, что я не захватила свое колье с красным изумрудом. — К вашему платью можно прибавить светлую воздушную косынку. Это придаст объема, и ваша стройность приобретет большую таинственность… — Вы всегда такой? — вдруг капризно и зло спросила Инна, она будто коготки выпустила; Алексей подумал: уж не переборщил ли? — Всегда. Если мне нравится женщина, я ей скажу об этом. Если я хочу пить, я выпью стакан воды. Я всегда естественен и откровенен. — Но вас же ко мне приставили? — В жизни иногда случается, как в поговорке: выходила по расчету, получилось по любви. В номер постучали. Скоро в гостиную вошла тётка в очках, плотная, увесистая, невысокая, в темном дорогом брючном костюме. — Мы же договорились встретиться внизу, в фойе, — упрекнула она Инну. — Финансовый директор Ольга Геннадьевна, — не услышав упрека, представила ее Инна. На Алексея финдиректор посмотрела презрительным взглядом. «Чего ты сюда приперся, тебе где велено ждать?» — говорил взгляд тетки. Но Алексей не терпел хамства: — Инна Эдуардовна, ваша помощница сейчас купит вам золотой поясок. Внизу в бутике продают… — Я что, сюда на побегушки приехала? — фыркнула Ольга Геннадьевна. — Кто ты такой, чтоб здесь приказывать? Инна вмиг преобразилась, побледнела, у нее, как у ребенка, у которого будто бы отняли что-то самое ценное, нервно задрожали губы. — Ольга Геннадьевна, уйдите отсюда сейчас же! Я не хочу вас видеть! Что-то бухтя себе под нос, с цокотом каблуков, растоптанная, финдиректор выскочила из номера. «О! — воскликнул мысленно Алексей. — Браво, Инночка!» Она и впрямь не проста. От таких неизвестно, чего ждать: и каприз, и истерика, и воспитанные манеры, и влюбленность, — все для таких органично, все возможно. Тут Алексей поймал себя на мысли: уж не влюбляется ли он? Похоже, сценарий пребывания «вдовушки», расписанный Разуваевым, рушился. Она стояла перед ним растерянная, виноватая. Алексей подошел к ней, негромко сказал: — Спасибо вам, вы защитили мою честь… — Он поцеловал ее руку. — Детали гардероба купим по дороге. Помадой вовсе можно не пользоваться. Вдруг надумаем целоваться… — Нет-нет! — взвилась Инна. Алексей расхохотался. — Мы должны сейчас поехать на стройку? — кисло спросила она. — Мы поедем в Кусковский дворец графа Шереметева. Там выставка фаянса, — ответил Алексей. Инна стиснула его руку. V В старом графском гнезде, музейном Кускове, на окраине Москвы, они не вспоминали о коммерческих целях визита Инны. Алексей и Инна отключили телефоны, они жадно разглядывали фаянсовые безделушки — чашки, фигурки — в музейных стендах в зале каменной оранжереи и говорили о причудах и изысках ваятелей фарфора; они, поскрипывая старыми паркетными полами, бродили по залам Большого дворца и вглядывались в портреты приближенных царских особ, которые грустно смотрели на них с полотен, писаных маслом неизвестными даровитыми самоучками, и говорили о школе живописи и манере того или иного художника. Алексей и Инна восхищенно обходили усадебные архитектурные шедевры графа — грот с коллонадой и вычурной белой лепниной, будто масляные вензеля на пирожном, и купольными крышами в стиле барокко — и говорили о влиянии на русское зодчество итальянцев; они осматривали итальянский домик, финский и голландский домики и судили о широте строительных пристрастий графа, повесы, разгульника и стервеца, способного за охотничью борзую отдать десяток душ крепостных; Алексей и Инна растворялись в аллеях парка с беседками и ротондами, с античными скульптурами; слегка облезлые изваяния красавца Аполлона, разгульного прожиги Бахуса и мужественного Гефеста расступались пред ними на аллеях, грели их своим каменным неизносимым теплом и вечностью; Алексей и Инна говорили о величии творений эллинов. |