Онлайн книга «Мстители двенадцатого года»
|
— Ну, иди, солдатик, сполняй свое дело, — согласилась бабка. — Ждите, господин поручик, завтра к полудню. Они вышли, и вскоре стих вдали мягкий топот копыт по лесной тропе. — Что ж ты, Параша, — укорил ее Алексей, когда она вернулась, — так неласкова с офицером. Параша прыснула в кулак: — Кабы офицер! А то ведь — девка, переодевшись. — Наморщила лоб, раздумывая. — А, может, и баба. Да нет… кажись, под мужиком не была. — Ты в своем уме? — не выдержал Алексей. — Какая девка? Какая баба? — А то не видать! Я ее сразу распознала. — Что ты там распознала? — Румяная, голос звонкий. В поясе тонка, а в заду кругленька. — Да много ли среди молодых мужчин таких-то? Тоненьких и кругленьких? — Конфеты с собой возит. — Упрямилась Параша. — А сидела как? — Как сидела? — А так: коленки сжавши, по-бабьи. Ведь если офицер настоящий, то развалится, ноги раскорячит, а меж колен саблю ставит. Алексей усмехнулся, но задумался. Вспомнил: бродил такой слушок, будто то ли среди гусар, то ли в уланах служит боевая девка. И вроде бы с Георгием за отвагу в бою. А Параша его насмешила. Заревновала. Не хотела, чтобы в доме ночью еще одна девка была. Смешно и глупо… Наутро Алексей собрался. Ну, это смешно сказать: ему, как нищему, только подпоясаться. Доломан его, залитый кровью, давно был Парашей вымыт и зашит красным лоскутком в виде сердечка; нашелся и кушак, за который вполне пристало заложить пистолет. Ну а палаш — что ж, можно при нужде и в руке донести. Бабка в который раз осмотрела его зажившую рану, улыбнулась довольная, растянув вовсю беззубый рот. — Ишо маненько поболит, а дале — токмо к непогоде мозжить станет. Но не опасайся — сто лет проживешь. Если в войну уцелеешь. — Уцелеет, — уверенно сказала Параша. — Я за него молиться стану. И в церкви, и в дому. И во всякий час. Алексей был искренне тронут. — Не знаю, чем вас и отдарить-то. Ничего у меня не осталось. Да и было-то немного. У гусара всего серебра, что на нем, галунами, а в карманах оно не звенит. Так что получается — жизнь вы мне спасли, а благодарить вас нечем. Бабка обнажила в улыбке пустые розовые десны. — Ну, девку найдешь, чем порадовать. А что до меня… Сколько бы ты, солдатик, серебра мне подарил в меру жизни своей? В какое золото ты ее ценишь? То-то, не смущайся, ты ишо молод. Много тебе еще понять нужно. Мы тебе жизнь вернули, а ты наши жизни обороняй. Бездолит нас супостат нездешний. Парашку вон осиротили. Столько беды нанесли. Вот тебе и плата за спасенье. Бей его, сколько сможешь. Бога не бойся, он за нас стоит. Алексей согласно кивал, а про себя думал: никогда он не забудет добра, ласки и участия, что сполна получил он от простых — проще не бывает — русских людей. Похлебав бабкиного варева, Алексей прилег на лавку — все-таки слаб еще был, не набрал полную молодую силу. Задремал. Легкий сон вернул его в далекие годы… Густой вечер, в детской — сумрак, чуть теплится лампадка под образами. Нянька тихонько напевает ему колыбельную. И даже во сне Алексей дивится ее странным словам и незнакомому напеву. … На море, на кияне, На острове Буяне… Туча в тучу ударит Гром великий грянет… Алексей очнулся. Параша сидела рядом, держа его руку, смотрела с большим вниманием на бабку, которая топталась возле печи, оборачивалась, кланялась, бормотала. — Что с ней? — испуганно шепнул Алексей. — Тихо лежи… Заговор творит… — Какой еще заговор? — Алексей приподнял голову. — От ружья и от ножа… Читают его, когда родной человек на войну идет. … Дождь пойдет, В ружье порох зальет, Нож заржавеет… Как от кочета нет яйца, Так и у ружья нет стрельца… Оборони раба Божиего Алексея, Был бы цел и невредим, Не убит, не поранен… Отдан ключ под камень горюч… Бабка повернулась, три раза дунула в печь, трижды сплюнула через плечо. Взяла со стола узелок с хлебушком и хлопнула дверью. — Куда это она? — все больше дивился Алексей. — Лесному хозяину дар понесла. Будет просить, чтобы укрыл тебя при нужде от неприятеля. А ты не смейся, Лёсик. Алексей вздрогнул. — Как ты меня назвала? И откуда взяла? Я бредил? Параша улыбнулась: — А вот угадала. Ты, барин, хоть и офицер, а ласковый. Прямо по своему имени. Она встала, достала из-за образа Богоматери сверточек из алого лоскута, видать, из того же, что заплатку ему на мундир против сердца клала. Положила перед ним на стол. — Вот… Лёсик, подобрала возле тебя, когда ты в поле убитый лежал. Алексей развернул тряпочку — его записная книжка. С письмами Оленьки и Мари, с кленовым сухим листом. Ничего в голову не пришло, как спросить: — Ты что, Параша, по-французски читаешь? — Куда там. Грамоте едва знаю. А имя твое разобрала — оно по-нашему написано. Я и додумала, что твоя эта книжица, подобрала на память. А потом еще раз тебе в лицо глянула попрощаться, а ты глаза открыл… И простонал жалобно… Ровно больное дитё спросонок. Алексею захотелось поцеловать ей руки. — От любушки письма-то? Я, чай, красивая? В белом платье? — От сестры, — легко солгал Алексей. Однако не получилось. — Можа, и от сестры… Только рука-то разная. — Ты умная, Параша. — Алексею тяжело было это говорить. — Ты должна понимать… — А я и понимаю, — не дождалась окончательного слова, — понимаю, что дорожки у нас разные. Ты — барин, я — холопка. Как же иначе. Только вот сердце ума не слушает… Постой. — Параша приникла к окну. — Бабка так шумно не ходит. Слышишь? Да, какой-то шум, голоса. Кажется, лошадиное ржание. — Это за тобой, Лёсик, приехали. Стало быть, прощевайте, барин. Когда еще свидимся… — Постой, — Алексей прислушался, уловил чужой говор. — Постой, не за мной едут. Не мои люди. Параша быстро сообразила. Растворила дверцу в каморку за печью. — Схоронись. Тихо сиди. Ровно мышка перед кошкой. — Не пристало русскому офицеру от врага за печкой хорониться. — Ишо повоюешь! Иди! Сама их встречу. Почему Алексей ее послушался? Никто не скажет. Да вот не зря. Говор, тележный скрип стали большим шумом, прямо под окном. Дверь распахнулась. Вошел гренадер — усатый, под потолок ростом. Глянул туда-сюда. Подошел к столу, сильно топая тяжелыми сапогами, сунул грязную руку в чугунок, вытащил вареную картофелину, засунул в рот, зажевал — заходили под носом усы. |