Книга Земля мертвых, страница 74 – Александр Прозоров

Знакомой, многократно хоженой тропой опричник выехал к засеке и издалека, по запаху, понял кто стоит сегодня в наряде.

— Здравствуй, Василий, — кивнул он черносотенцу, жарившему над костром поджарого дикого селезня. — Все птиц стреляешь?

— Так лоси в здешних камышах не бегают, — развел засечник руками. — Придется тебе, Семен, али птицей потчеваться, али просто беседой.

— Беседой, — сделал выбор Зализа, спрыгнул с коня и оглянулся на своего стрельца: — Нислав, овса лошадям в торбы насыпь, но не расседлывай. Скоро дальше тронемся.

— Беседой, так беседой, — не стал спорить Дворкин. — Мне же больше достанется.

— Ты с кем в наряде?

— С Емельяном, сыном боярина Пушкина, — усмехнулся Василий. — Слышишь треск? Это он со своими смердами по кустам лазит, рубежи сторожит. Все кмети лет по шестнадцати, играются. Боярин сам не ездит. Их решил посылать, опыта набираться. Может, и правильно. Не в походе же учиться, коли государь позовет?

— На воде спокойно?

— Ни одной лодочки.

— Постой, — спохватился Зализа. — Так ты только с кметями? Ни Осипа, ни Агария с тобой нет?

— Нет больше Агария, Семен, — выпрямился засечник, снял толстый подшлемник и осенил себя крестом. — Сыновья его сказывают, со временем не рассчитал, после полуночи в баню пошел. Утром его уже холодного нашли. Банник, наверное, запарил.

— Жалко деда… — перекрестился Зализа и подумал о том, что случись такое месяц назад: была бы полная беда. С тремя засечниками порубежную службу он бы не вытянул ни за что. А теперь — просто деда жаль. Хороший был человек.

— Поеду я, — кивнул опричник. — У вас порядок, и ладно. А на Неве, сказывали, мужик поселился чужой. Третью неделю добраться не могу, посмотреть. Птицы много не ешь: растолстеешь, в куяк не влезешь.

— Ништо, — рассмеялся в ответ Дворкин. — Он безразмерный.

* * *

В деревеньке Кельмимаа запустения не чувствовалось. Не зияли дыры в провалившихся кровлях, не покосилась простенькая изгородь в две слеги, не шумела высокая крапива над старыми фундаментами. Скорее наоборот: в воздухе витали запахи свежих пирогов, недавно протопленной печи; торопливо чавкали с довольным похрюкиванием поросята.

— Вот так, — покачал головой Зализа. — Хоть и зовут чухонцы это место Землей Мертвых, а здесь постоянно хоть кто-нибудь, да живет…

Взгляд его упал на дом и речь оборвалась на полуслове: в стенах крайнего дома сверкали огромные стеклянные окна, чуть не в локоть шириной и высотой. Не слюдяные пластины, как в светлице у купца Баженова, а действительно стеклянные, прозрачные — как привезенные из Германии драгоценные кубки, но только совершенно без цвета.

Нислава, как ни странно, зрелище это оставило совершенно безразличным. Он подъехал к самому дому, наклонился вперед и бесцеремонно постучал в драгоценное стекло:

— Эй, хозяева, есть кто живой?

— Здесь я, — со стороны наволока поднимался на холм детина такого размера, что и вовсе казалось невероятным. Ростом выше даже Нислава, он не снизу вверх, а ровно смотрел на сидящего верхом опричника, а в плечах его помещалась если не косая, то обычная сажень точно. Впрочем, на Зализу великан внимания не обращал, с изумлением оглядывая новоявленного стрельца.

— Зовут-то тебя как? — поинтересовался гигант.

— Станислав Погожий.

— А меня Никита Хомяк, — великан протянул руку, и оба чужеземца обменялись странным приветствием: сомкнули ладони и ненадолго сжали пальцы.

— Здесь, значит, осел?

— А к чему бродить? Родина моя здесь, дом здесь. Куда я отсюда подамся?

— А я в Еглизях поселился, здесь неподалеку. Если спросить Матрену Трофимову, то ее дом каждый укажет.

— Ты, кхм, — прочистил рот кашлем Зализа. — Ты откуда здесь взялся?

— Всегда здесь жил.

— Что-то я тебя не помню.

— Так и я вас тоже, — пожал плечами Хомяк.

— Это пограничник местный, — предостерег собрата по несчастью Погожин. — За порядком следит, паспортным режимом, лазутчиков ловит. За все, в общем, отвечает.

— Так мне бояться нечего, — положил великан руку на торчащий из-за пояса топор. — Я человек честный.

— Тягло государево платишь?

— Это еще что? — перекосился от странного слова Хомяк.

— Всяк на земле государевой живущий, тягло платить обязан. Каждую седьмую пойманную рыбу, седьмой короб ржи, седьмого поросенка, седьмую кадушку грибов царю отдавать должен.

— Налог, что ли? — понял великан. — Так пожалуйста, берите. Я тут с голоду не пухну.

— Как лед станет, — не стал заострять спор Зализа. — По льду к Ореховому острову поднимись, и недоимки сдай. Да в писцовую книгу запишись. Ты один живешь?

— С женой. Настя-я!!!

Никто не откликнулся. Великан резко повернулся через плечо и вперился взглядом куда-то за другой берег Невы.

— И жену впиши! — добавил Зализа. — А коли заметишь людей странных, иноземцев, али еще чего подозрительного, или сам сообщи, или весточку мне передай. В деревню Анинлов. Понял?

— Понял, — опять повернулся к ним широкоплечий гигант. — Петух жареный клеваться начнет, так сразу и прибегу.

— Это присказка такая, — торопливо объяснил своему барину Нислав. — Не обидная.

— Ладно, поехали. — Габариты нового обитателя Кельмимаа кого угодно могли настроить на миролюбивый лад. — Дорога еще долгая.

— Ну, бывай, Никита, — протянул на прощание руку Погожин, и повернул коня вслед опричника. — Заходи, если что.

— И ты заходи… — проводил взглядом Хомяк неожиданного гостя, а потом снова резко повернулся к реке. Над островом на том берегу тянулся в небо полупрозрачный серый дымок. Никита молча сбежал вниз по склону холма, запрыгнул в лодку и взялся за весло.

Остров выглядел точно так же, как и в прошлый раз: светлые березы, ярко освещенные прогалины, темные пятна отдельных хвойных зарослей.

Хомяк прошел остров вдоль и поперек, старательно принюхиваясь, но ничего подозрительного опять не нашел. Но ведь должен, должен быть источник странного дыма!

Никита остановился и внимательно осмотрелся по сторонам. Где может быть спрятано кострище? На светлых, хорошо просматриваемых полянах его нет. Под елями огня разводить никто не станет, они могут загореться… Или станут?

С этой мыслью Хомяк подошел к небольшой кучке густо растущих рядом с друг другом елей, стал протискиваться между раскинувшими колючие ветви деревьями. Шажок, еще шажок…

Ели разошлись, и он увидел на небольшой прогалине низкий, по колено, деревянный колышек с грубо намеченными на нем чертами лица. А вокруг, по углам правильного квадрата, лежали, вперив в кол пустые глазницы, четыре человеческих черепа.