Онлайн книга «Должна остаться живой»
|
Маня отстегнула ремень с пальто, положила на стол. — Не средств, а веществ, — поправила Наталья Васильевна. — Оставь пока у себя… Маня, стесняясь, не брала назад свой ремень. Дверь в комнату распахнулась, шумно вошла Софья Константиновна. Она была очень встревожена. — Наталья Васильевна, помогите мне, Христа ради. Богом прошу. У меня… — Что случилось? — встрепенулась Наталья Васильевна. — Что у вас? — Неловко просить, но я в таком отчаянии! — Да, что с вами? — Не со мной, с Петенькой. Упал возле своей несчастной картины и молчит. Не отвечает, понимаете? — Что, умер? — испугалась Наталья Васильевна. — Нет. Не знаю. Может, у него голодный обморок, но почему глаза закрыты? Вы ходили на рынок, принесли мяса? Умоляю вас, дайте для Петеньки. Ему нужен мясной бульон. Как никогда нужен! И пойдёмте, пожалуйста, он лежит у окна, он простудиться может… его поднять надо, а одной… — Не принесла я мяса. Облава была, разбегались все. Простите, но вам надо самой туда ходить. Сейчас я наброшу пальто и платок… Софья Константиновна часто-часто заговорила: — Вы знаете, как было трудно доставать приличные вещи. С шести утра занимали очереди в промтоварные магазины. Помню, неделю ходила, чтобы купить костюмы. Серёже купили синий шевиотовый, а Игорьку и Петеньке, но уже в другой раз, купили по коричневому… И пальто с трудом доставали. Разве я могу их продавать? У Петеньки скромная зарплата, а мне ещё двух мальчиков воспитывать! Придут с войны, скажут, что мать единственные костюмы проела. Тут глаза Софьи Константиновны вдруг заметили котёнка. Майя тревожно накрыла малыша краем одеяла и следила за Софьей Константиновной. Маня придвинулась к подруге. Софья Константиновна подходила всё ближе. Её набрякшие слезами глаза остановились на Майе. Та напряжённо следила за нею и затискивала котёнка под кофту. Котёнок тонко пищал от боли и царапался. Вдруг женщина упала на колени, протянула Майе худые руки. — Отдай его. Спасать надо. Отдай, — глупо просила она. Майя отодвинулась к стенке, с тревогой уставилась на её руки. — Милая, отдай! — Зачем? Вопрос сухо и напряженно прошелестел в тишине. Наталья Васильевна с пальто в руках замерла у вешалки. Маня заикала. — Мама, она же, она же… — Наталья Васильевна, это для Петеньки! Это же мясо, понимаете? А ему нужен бульон. Петеньки не станет, и я не буду жить! Понимаете? Ему бульон нужен… Петеньки не станет, зачем мне жить? Христа ради прошу! — Нет! — ужаснулась Майя. — Какой он кусок, видите, в нём одни косточки?! Она вытащила пищавшего котёнка из-под кофты. — Его крысы не съели. Его мама погибла, защищала его от них. Какой он кусок? Он — одни косточки… он не кусок… Наталья Васильевна быстро подошла, погладила Майю по голове исколотыми крючком шершавыми пальцами. — Успокойся доченька. Мягко тронула оцепенелую Софью Константиновну за плечо: — Пойдёмте, прошу, — сказала она. — Пусть успокоится, подумает, попривыкнет… — Не попривыкну, — упрямо ответила Майя. Софья Константиновна тяжело поднималась с колен, она постояла секунду, и, ни на кого не глядя, поплелась за Натальей Васильевной. — Он лежит, замерзает, а она… — сердито проговорила Маня. Она сидела выпрямившись, словно кол проглотила. Вдруг Маня спросила: — А если художник умрёт, кто тогда станет рисовать картину про Победу? Вдруг она тогда не наступит? Правда? Майя озадаченно уставилась на подругу. Манина мысль её поразила, и она долго не могла вникнуть в суть её. Тревога за котёнка перебивала все её мысли. — Глупая, понимаешь, что ты сказала? Ну, кто тянул тебя за язык? Ты не понимаешь, что ты сделала! Теперь я не могу… Котёнок выбрался из-под кофты и укусил Майю за палец. Он сопротивлялся. — Я не могу теперь его не отдать! Возвратилась Наталья Васильевна. Она куталась в пальто и была далёкая, отстранённая. Девочки не спускали с неё глаз. Наконец она сказала: — Сколько нервов надо, чтобы просто жить, а тут… Прими лекарство, успокойся. А Петру Андреевичу уже ничем нельзя помочь. Я говорю страшные вещи спокойным голосом. Ну, неужели мы становимся такими чёрствыми, ко всему безразличными? Сколько можно умирать людям? — И кто станет встречать победу, если мы умрём, — удивилась Майя. — Почему от Ленинграда не могут отогнать! — поддакнула Маня. — Победа придёт, как не прийти, если за неё отдают такие жизни! Надо выжить, выстоять, а ей — как не прийти? Я одна на фронт троих проводила, — бормотала Наталья Васильевна, принимаясь за вязанье. — Может, и нам на фронт попроситься? — сказала Маня. — А, может быть, на твою фабрику нам пойти? — спросила Майя, отмахиваясь от Мани. — Ты, Манька, глупая. Кто нас возьмёт? А носки вязать мама научит. Их проще вязать, чем перчатки. — И карточку рабочую дадут? — обрадовалась Маня. — А то сидим без дела. Обрадованные девочки заговорили, перебивая друг друга. Наталья Васильевна задумалась, но спицы продолжали ловко мелькать в её руках. Внезапно замолк метроном. Все настороженно уставились в чёрную тарелку репродуктора, ожидая, что последует за паузой. — Вдруг тревога, а у нас поставлена каша вариться. Придётся огонь залить… Зря сколько дров переведу, — досадливо сказала Наталья Васильевна. — Ещё тебя собирать… — Давно не ходят в бомбоубежище. А бомба этажи пробивает и ещё уходит в землю на пять метров, — со знанием дела сказала Майя. — Кто уходит в землю? — не поняла Маня. — Разбомбят, и каши наесться не успеем. И вязать не научимся. Может, хлеба прибавили? Или фашистов отогнали, как в Москве? Не спуская глаз с молчащего репродуктора, они гадали. Неизвестность и тревожна, и заманчива. Репродуктор хрипло закряхтел, и вдруг из него полились страстные, полные веры и боли стихи: Ленинградцы, дети мои, Ленинградцы, гордость моя! Запомнилось: К вам в стальную ломится дверь, Словно вечность, оголодав… Потрясло и обрадовало: Сдохнет он у ваших застав, Без зубов и без чешуи! Они слушали жадно. Это ведь про них. Страна знает, как им сейчас трудно, знает, как в осаждённом фашистами городе они падают и умирают. Когда кончились стихи, они с надеждой ели нипочем не провариваемую дурандовую кашу. И котёнок ел, кротко поглядывая на Майю. Она его гладила и ласкала, думая о Петре Андреевиче. |