Книга Дикое поле, страница 63 – Александр Прозоров

— Не хочу я, — передернула плечами Юля. — Сыта.

— Может, приказать, курицу тебе ощипать?

— Нет!

Как и обещал муж, на оброк привезли пару десятков кур и трех петухов, два из которых немедленно стали жертвами кулинарного искусства Мелитинии. Остальные птицы бодро прокудахтали всю зиму, и некоторые, вроде как, пристроились высиживать потомство. Появление птичника несколько изменило продуктовую раскладку среди барской живности: теперь несушки, как раньше свиньи, питались объедками людской и боярского стола, свинья с опоросом с удовольствием лопала всякие корнеплоды. Ну, и прочим теперь доставалось больше брюквы, нежели ячменя.

Юля хотела довести куриную стаю хотя бы до ста голов, прежде чем начинать ее планомерное истребление: молодая боярыня мечтала о перине так же, как когда-то ее мать — о раздвижном диване.

— Может, яиц тебе сварить, али запечь?

— Яичницу хочу. Глазунью. Из пяти яиц, — неожиданно потребовала женщина.

— Хорошо, — с облегчением вздохнул муж. — Пусть Мелитиния сделает. Ей, кстати, снов больше дурных не снилось?

— Мается чернотой какой-то… — пожала плечами Юля. — Но страстей никаких не предрекает.

— Может, и обойдется? — Варлам налил себе кваса из репы, выпил, крякнул, налил еще. — Ладно. Воевода ноне разъезд сторожевой еще по первому снегу выслал, татарвье внезапно наехать не должно. Возьму Бажена с Касьяном. Проеду, по деревням покажусь. Узнаю, может, потребно что перед севом? Да успокою, скажу про дозор, рубежи стерегущий. Пуганные они прошлым годом.

— А я вершу отремонтирую. Там какой-то плавучей корягой дальнее крыло выворотило. По рыбке я чего-то соскучилась.

— Только сама в воду студеную не лезь! — строго упредил, поднимаясь, муж. — Лапунину бабу пошли, и Мелитинию. Али смердов возьми.

— Ладно, ладно, раскомандовался… — усмехнулась женщина, и Варлам, пряча в бороду ответную улыбку, обнял ее и прижал к себе:

— Не лезь в реку. Застудишься. — Вздохнул: — Пару лодок сделать потребно. Забываю все. Пойду, бронь одену.

Житье на южных рубежах приучило местных бояр вне своих усадеб ходить в доспехах постоянно. И если во всех русских городах и на всех дорогах на идущего по мирным землям оружного воина смотрели с изумлением, то здесь с изумлением смотрели на мужчин без оружия.

Щит, шелом с бармицей, саадак и шестопер были приторочены к седлу, поэтому на себя, поверх толстого войлочного поддоспешника, боярин накинул только прочную кольчугу панцирного плетения, повернулся налево, направо, разыскивая на скамьях пояс с ножом, кистенем и саблей, и облегающее тело железо засверкало, заструилось, словно драконья кожа.

— Что же ты не упомнишь никак, куда кладешь? — Юля сняла толстый ремень с выступающего из стены сучка, протянула мужу. Тот кивнул, опоясался снова притянул ее к себе и поцеловал. Женщина о прикосновения стали поежилась: — Бр-р… Холодный какой. Возвращайся скорее!

Боярин со своими оружными смердами уже сидел в седле, когда из-за стены послышался топот. Всадник остановился у ворот, спрыгнул. Все обитатели усадьбы, прекратив работы, замерли, повернувшись к воротам:

— Никак, опять татары?

Во двор вошел запыхавшийся паренек лет четырнадцати, громко звякая бьющейся о шпоры, чересчур длинной для него саблей. В одной просторной рубахе и полотняных штанах, заправленных в красные сапоги, он выглядел не замерзшим, а взмокшим от жары. Увидев боярина, приложил руку к груди, низко поклонился:

— Воевода оскольский Дмитрий Федорович ноне созывает всех бояр волости в крепость.

— Исполчает?

— Нет, — мотнул головой вестник. — Созывает. Без оружия, сказывали, ехать можно.

Юля, успевшая сбегать на кухню, спустилась с крыльца и протянула пареньку ковш холодного кваса:

— Вот, испей с дороги, боярин…

Она уже успела понять простое правило шестнадцатого века: с оружием, на службе государевой — значит, боярин. А молод или стар — то дело десятое.

— Может, откушаешь с дороги, коню роздых дашь?

— Благодарствую, боярыня, — допил до конца шипучий напиток гость и стряхнул последние капли на землю. — Три усадьбы еще посетить надобно.

Он лихо запрыгнул в седло, поворотил скакуна и галопом вынесся в ворота. Варлам вздохнул.

— Касьяна и Бажена с собой возьми! — строго приказала Юля. — Знаю я наши дороги. Не успеешь оглянуться, нечисть всякая налетит. Никита! Сетки с сеном на заводных коней приторочь! И гречи в торбы насыпь, раз нормального ячменя нет.

— Привезти тебе чего с города? — подъехал ближе к ней Варлам.

— Водки хорошей купи.

— Может, романеи лучше? Или вина немецкого?

— Я для растирания прошу, пошляк, — не выдержав, рассмеялась боярыня. — Смердам налью, чтобы в реке не замерзли. И наконечников для стрел пару сотен. А то татарские — поганые. Пороху и жребия купить можешь. А то пищалей уже десять штук наставил, а припаса нет. О, Господи, вот уж не думала, что в семейном бюджете буду рубли на порох и сабли выкраивать!.. Колечко мне купи, с самоцветом.

* * *

Хотя земля была еще сырой, с утоптанной грунтовки вода успела стечь, и конские копыта твердо впечатывались в дорогу. Отряд из трех всадников шел широкой рысью, временами ненадолго снижая темп, чтобы дать лошадям немного передохнуть. После полудня воины пересели на заводных, и спустя час бодро влетели в широко распахнутые ворота крепости.

Двор крепости пустовал. Полста бояр, мающихся неподалеку от ворот воеводского дома, мало кто из которых приехал с дворней, заполнить его никак не могли.

— Лошадей к коновязи отведи, — приказал Бажену барин, спешиваясь возле них, и, приложив руку к груди, поклонился: — Здравия вам всем, бояре. Пошто воевода нас скликает, не ведаете?

— Неведомо, — поклонился в ответ крайний воин. — Стрельцы сказывали, грамота строгая из Москвы пришла.

— В поход, поди, скликают? — предположил кто-то.

— А почему без оружия, и не по писцовым листам? — тут же опроверг другой.

— А воевода-то сам что сказывает?

— Не выходит из дома воевода. И к себе никого пускать не велел.

Варлам понял, что узнать ничего не удастся, и отошел к коновязи. Прихватив с собой Касьяна, отправился в охраняемый стрельцами от баб и детей кабак. Внутри было пусто. Боярин потребовал у целовальника наполнить двухведерный бурдюк водкой, расплатился. Сам, ради поста, пить не стал — пятница. Потом отправился к скобарю, взял мешок гвоздей разного размера, потом долго рассматривал наконечники для стрел — уж больно дешевы казались по сравнению со своими, что ковал привезенный с собой кузнец в усадьбе Григория. Да и странное в них казалось что-то, непривычное.

Однако — острые, формы обычной. Напоследок он несколько раз ударил наконечник кресалом — сталь, вроде, хорошая, прочная. Взял мешок. Потом, для укрепления частокола возле ворот — полсотни подозрительно дешевых, но крепких скоб.