Книга Блицфриз, страница 69 – Свен Хассель

— Иди, посмотри, что сделал я, — говорит Порта и ведет его к туалету. — Сядь на одну из этих досок, чтобы с удобством облегчиться, и тебе отполирует задницу, как никогда. Не успеешь приступить к делу, двадцать пять 105-миллиметровых снарядов навсегда избавят тебя от волос на этом месте. Я прикрепил к доске боуденовский трос [110] . И есть еще одна тонкость. Ребята, ждущие очереди в сортир, при взрыве спрыгнут в траншею, и тут раздастся новый взрыв, потому что остальные наши снаряды я положил там под доски. Такой поход в сортир они не скоро забудут.

— Думаю, нам лучше бы не попадаться в руки тем, кому ты это устраиваешь! — сухо говорит Барселона.

— Не попадемся, — уверенно говорит Порта. — Ивану за нами не угнаться!

— Пошевеливайтесь! — кричит Старик. — Иван приближается! Порта, брось этот мешок с продуктами! Возьми вместо них гранаты!

— Я не могу есть гранаты, когда голоден, — отвечает Порта, — а голоден я всегда!

— Обороняться продуктами невозможно! — гневно выкрикивает Старик.

— На кой черт мне обороняться, если я умираю от голода? — кричит Порта, крепко держа свой мешок.

Передняя группа уже на том берегу реки, когда мы слышим вдалеке огонь «сталинского органа».

— Вперед! Быстрее, быстрее! — подгоняет нас обер-лейтенант. — Через минуту здесь будут русские!

Большинство из нас уже перешло реку, когда в нее начинают падать снаряды. Черная вода взлетает вверх, куски толстого льда летят в лес.

Барселона жутко вопит из холодной воды. Взрывной волной его швырнуло между льдинами. Он погружается, вопли сменяются бульканьем.

За несколько секунд мы связываем ружейные ремни. Порта прицепляет крюк к поясному ремню и ползет по льду к тому месту, где исчез Барселона.

Мы с Малышом держим связку ремней. Другие бегут нам на помощь…

Барселона выныривает и вновь скрывается подо льдом.

Порта бросается в воду и издает испуганный крик. Вода такая холодная, что кажется, будто тело рвут раскаленными щипцами.

— Плаксы! — кричит Малыш. — Дай мне ремни!

— За что их, черт возьми, закрепить? — спрашиваю в смятении.

— Намотай на …, если не найдешь ничего лучшего, — раздраженно отвечает он. — Я на своем удержал бы Т-34!

Когда я снова отскакиваю назад, две или три громадные льдины ломаются, но я чудом не падаю в воду.

Старик вытаскивает меня на берег и принимается жутко бранить.

Малыш лежит на льдине и втаскивает на нее Порту. Вдвоем они хватают Барселону и вытаскивают за ноги, будто мешок с картошкой.

— Ну и погодка для пикника на реке, — говорит, откашливаясь, Порта. — Господи, до чего ж холодно!

Мы разводим по кругу костры и усаживаем посередине Барселону и Порту.

Когда Барселона встает, из его пуговичных петель течет вода.

— Пресвятая Дева, — кричит Порта. — Ты похож на прохудившееся ведро. Я не поверил бы, что в твоей одежде может оказаться столько воды!

Мы катаем Барселону голым в снегу. Нужно оживить его кровообращение. Он живой, но внутри холодный, как ледышка. Нельзя при таком морозе искупаться в Москве-реке и остаться в живых без самой грубой разновидности первой помощи. Он кричит, плачет, бранит нас, но мы безжалостны. Хотим вернуться домой вместе с нашим будущим владельцем апельсиновой плантации в Испании. Через два часа мы спасаем его. Порта позаботился о себе сам. Надел шинель убитого немецкого майора и требует, чтобы Малыш отдавал ему честь, проходя мимо, что тот делает постоянно. Наконец это становится слишком даже для Малыша. Он требует, чтобы его перевели в другую дивизию — в Шестой танковой приходится слишком много козырять.

Мы подходим к глубокому оврагу, Мозер приказывает перемахивать через него, ухватясь за свисающие ветви деревьев. У последнего, ефрейтора Коно, ветка ломается, и он с криком летит вниз.

— Могли бы предупредить нас, — ворчит Барселона. — Свои чертовы шкуры спасают, а на нас плюют!

— Раньше мы никогда не отступали, — с гордостью заявляет Хайде. — Сейчас в этом виновата гнилая немецкая аристократия. Фюреру следовало бы давно перебить всех этих знатных свиней.

— Немецких солдат учили только наступать, — говорит Мозер. — В немецких офицерских училищах слово «отступление» неизвестно.

— Считается неприличным, наверно? — вздыхает утративший иллюзии Старик.

— Конечно, — презрительно смеется Порта. — Оно дурно отражается на боевом духе, но все герои становятся до того усталыми, что вскоре им наплевать, в какую сторону идти!

— Говорите так, будто читаете книги, — бурчит Малыш. — Давайте лучше о бабах.

— Что скажешь о той русской медсестре, которую на днях изнасиловал? — спрашивает Порта, почесываясь под мышкой, где у его вшей излюбленное место свиданий.

— Сухая, будто кость окорока, который сотню лет провисел в кладовой, — разочарованно ворчит Малыш. — В этой стране не знают, как наслаждаться лучшими минутами жизни. Я проводил с этим эксперименты несколько лет.

— С чем? — удивленно спрашивает Порта.

— Со шлюхами и оргиями, само собой, — раздраженно отвечает Малыш. — Когда собираешься устроить оргию, главное — это побольше выпивки и куча толстозадых девок. Лучше всего, если девки появляются примерно через час после того, как мужчины подопьют. У нас с приятелем было спокойное местечко на Хайнхойерштрассе девятнадцать. Помещение принадлежало еврею Лео, торговцу мехами, но он смылся, когда Адольф пришел к власти. Он, хоть и всегда одевался в черное, ничуть не походил на гиммлеровских ребят, как не походит никто из нормальных людей.

— Обер-ефрейтор Кройцфельдт, ты ответишь за эти слова! Ты скоро переполнишь чашу! — сурово выкрикивает Хайде.

— Должно быть, уже давно переполнил, — беззаботно отвечает Малыш. — Ты собираешься подать столько рапортов, что когда мы вернемся, в Германии обнаружится большая нехватка бумаги. Юлиус, дай немного отдохнуть языку. Заткни уши пулями и думай о чем-нибудь другом. В общем, когда мы начали устраивать оргии, то мало что смыслили в этом деле и просто зазывали прохожих с улицы. То есть клиенты у нас были случайные, — продолжает Малыш. — Некоторые даже хотели, чтобы их обслужили в кредит. Как-то вечером к нам зашел один недоумок из Боливии, прямо из джунглей. Думал, что все это бесплатно, пришлось его вышвырнуть.

— Cerdo, cerdo, — вопит он с другой стороны улицы; мы сперва подумали, что это клич какой-то политической партии. Но вскоре выяснили, что это означает «свинья», и пошли в участок на Давидштрассе. Говорим: «Какой-то охламон из Южной Америки кричит на улице: "Адольф cerdo! Адольф cerdo!"»