Книга Трибунал, страница 67 – Свен Хассель

Внезапно унтер-офицер Штольц издает громкий, пронзительный вопль и исчезает в снегу, словно его втащили туда за ноги. Мы в отчаянии смотрим в темную расселину, куда он провалился в туче снега и льда.

Мы кричим, но из глубины нам отвечает только эхо.

— Отправился прямиком к дьяволу, — пожимает плечами Порта.

— Ну и черт с ним, — говорит Малыш. — В конце концов он был гнусным ублюдком!

— Говорить так об унтер-офицере нельзя, — делает ему резкое замечание лейтенант Шнелле.

— Неужели? — отвечает Малыш и презрительно меряет его взглядом.

Вскоре проваливается Барселона, но успевает ухватиться за выступ. Мы спускаем веревку и вытаскиваем его. Он почти обезумел от ужаса, говорит, что на дне расселины сидел дьявол и звал его к себе.

Ветер неожиданно прекращается. Наступившая тишина пугает нас. Кажется, что серо-стальное небо вот-вот упадет на нас. Всего через несколько минут буря начинается вновь и все усиливается.

— Ложись! — кричит Старик, но команда оказывается запоздалой.

Лейтенанта Шнелле сдувает в края утеса; он парит, как птица, переворачивается вверх лицом и падает в зеленые волны внизу. Мы видим его на гребне громадной волны, потом он скрывается в жадной белой пене.

— Небось поплыл заранее, чтобы устроить для меня трибунал, — говорит Малыш.

— Тут не над чем смеяться, — говорит потрясенный Хайде.

— Думаешь, я расплачусь из-за этого дерьмового офицеришки? — отвечает Малыш.

Буря усиливается до неистовства. Снег летит так густо, что видно всего на несколько сантиметров. Ветер превратил снежную пустыню в бушующее море. Снег накатывается громадными волнами, грозящими полностью поглотить нас.

Температура опустилась ниже тридцати градусов. Даже пар от нашего дыхания превращается в иней. Короткий день кончился, наступила темнота. Мы идем, словно бы нащупывая путь сквозь черные бархатные занавеси. Единственное удовлетворение от бури — в том, что русским она так же неприятна, как и нам.

Странный, меняющийся ветер относит на миг в сторону снежную завесу, и Порта видит группу солдат, идущую прямо к нам.

Старик приказывает рассеяться и окопаться в снегу.

— Куда они делись? — удивленно спрашивает Малыш после того, как мы посидели какое-то время в своих снежных норах.

— Должно быть, где-то поблизости, — говорит Порта и осторожно выглядывает из-за снежного гребня.

— Проклятый снег! Даже свой хрен не разглядишь без телескопа! — бранится Барселона, поправляя маску на лице.

Чуть в отдалении ветер намел снег высокими волнами. На миг из-за кромки сугроба появляется голова в меховой шапке.

— Дядюшка Иван, — улыбается Порта, спуская предохранитель.

— Я выбью ему зубы, когда он снова покажется, — злобно говорит Грегор, прижимаясь щекой к прикладу автомата.

Проходит почти два часа, прежде чем русские появляются, переползая через снежные горы. Один приподнимает руку и взмахом подает сигнал. Они делятся на две группы. Одна идет на север колонной по одному. Другая движется прямо к нам.

— Спокойно, — шепчет Порта, — не нужно бессмысленной разрозненной стрельбы! Мы все сделаем на пару с Малышом. Сперва прикончим задних. Ветер заглушит звуки выстрелов.

Берет снайперскую винтовку и устанавливает оптический прицел.

Малыш делает глубокий вдох и целится в задних солдат в меховых шапках.

Порта целится в предпоследнего.

Две винтовки стреляют одновременно.

Оба солдата валятся, словно от удара кулаком. Когда падают еще двое, командир отделения оборачивается и видит, что происходит. Останавливается и удивленно раскрывает рот. Потом тоже опускается, какое-то время стоит на коленях, прижав руки к лицу, в которое угодила пуля, и падает. Остальные ложатся и ползут обратно в укрытие.

Раздается залп, пули входят в снег со странным хлюпаньем.

Легионер вскидывает к плечу автомат. Три одиночных выстрела, последний из солдат противника подскакивает и падает замертво.

— До чего же глупо было выходить наверх, — говорит Порта, покачивая головой. — Если б они ползли вдоль снежного вала, мы не смогли бы причинить им никакого вреда!

— Интересно, что за болван был их командир? — говорит Малыш.

— Таким же бедолагой, как и мы, — отвечает Порта. — Из тех, кого всегда отправляют на опасное дело.

— Приди, приди, приди, о смерть… — напевает Легионер сквозь вой заполярной бури.

Мы строим иглу в глубокой лощине. Старику не хотелось отдавать такой приказ, но он видит, что наши силы почти на исходе.

— Послушайте, — говорит Порта, удобно устроясь в лучшем месте иглу. — Когда я служил в Первом танковом полку в Берлине, командир однажды послал меня отнести письмо его жене…

— Знал ты штабс-фельдфебеля Гизе из школы рукопашного боя в Виншдорфе? — вмешивается Малыш. — Я никогда его не забуду, даже если доживу до ста лет. Он умер от удушья, хотя был мастером душить людей. Как-то рано утром, в самом начале занятий, он отвел нашу роту, совершенно не понимавшую, в чем дело. Все время оборачивал проволочную удавку вокруг своей шеи и едва не задушил себя.

— Смотрите, — объяснял штабс-фельдфебель, — вы накидываете петлю мне на горло и воображаете, что я русский, который хочет вас убить. Тяните посильнее! Крепко ухватитесь за ручки и тяните в разные стороны!

Так вот, этот болван был в армии уже долго, знал, что приказ есть приказ, и потянул за оба конца что есть силы. Остальные стояли, как обычно при получении инструкций. Нам казалось немного странным, что Гизе корчит рожи и показывает язык.

— Дай ему вдохнуть немного воздуха! — крикнул кто-то из строя.

Но было поздно. Воздуха штабс-фельдфебелю Гизе уже не требовалось. Он был мертв. Поднялся жуткий шум. Явились три типа в шляпах с загнутыми полями, допросили нас, а уходя, забрали Эрнста с собой. Его повесили в назидание всем остальным.

Вскоре меня отправили в школу служебного собаководства в Хофе, где произошел еще более дурацкий случай. Там была серая овчарка в звании обер-ефрейтора…

— Пошел ты со своей овчаркой, — раздраженно перебивает его Порта. — Сейчас моя очередь. Я отправился к молодой и красивой жене командира полка. Само собой, мне полагалось войти в заднюю дверь — в парадную входили от лейтенанта и выше. В общем, нужно было идти среди розовых кустов и прочей дряни в садике командира полка. Я стал было открывать калитку в задний садик, но тут же захлопнул, потому что там был английский бульдог с теленка величиной, голова у него здоровенная, как мотоциклетная коляска; желтая шерсть стоит дыбом. Лаял он, как целая свора бульдогов, у которых ломается голос, только гораздо громче. Из пасти у него текла слюна, и он даже не пытался скрыть, что готовится запустить свои английские зубы в задницу немецкого солдата.