Онлайн книга «Фронтовое братство»
|
— Альфред, ты должен мне писать! Каждую свободную минуту! Я с ума сойду, если от тебя не будет вестей! Она ухватила его за шею и поцеловала так неистово, что испугалась сама. Ей казалось, что настал конец эпохи. Она плакала. Слезы струились по щекам, оставляя борозды в толстом слое пудры. — Посадка заканчивается! — орали полицейские вермахта. — Поезд отправляется. Двери будут заперты. При посадке держать наготове маршрутные предписания и отпускные документы! Бегом! Бегом! Легионер медленно пошел к вагону. В двери остановился. Дора погладила его по худощавому, изуродованному лицу. — Прощай, девочка, — хрипло произнес он. Она изогнула губы в вымученной улыбке. — Нет, мой марокканец, не прощай. Au revoir! [115] Он засмеялся. — Правильно, au revoir. Скоро увидимся! Малыш швырнул в открытое окно свой рюкзак. За ним последовал картонный ящик с тремя батонами кровяной колбасы, буханкой ржаного хлеба и двумя бутылками шнапса. — Осторожнее, слабаки! — крикнул он. — Тяжелые боеприпасы для стрельбы в сортире! И снова ринулся в объятья Линкора; та оторвала его от земли и поцеловала. — Будь осторожней, здоровенный медведь, и возвращайся, — прорычала она низким басом. — Тогда мы сможем пожениться и завести детей — двадцать три штуки, таких же уродливых, как ты. — Черт возьми, — засмеялся Малыш, — это будет лучшим делом моей жизни! Господи, как я жду поражения в войне! Двадцать три курносых ребенка, святые угодники! Мы зачнем первого в стоге сена, — весело прокричал он. — Я всегда хотел поваляться в сене. Тебе нравится его запах? — Поросенок, — сказала Линкор своим мужским голосом. — Зачинать наших детей в коровьем корме? Такие вещи делаются в постели с чистыми простынями, а не в хлеву или в поле. — Звучно поцеловала его в щеку. — Поверь, ты станешь у меня воспитанным, варвар. — Кажется, я скоро зашатаюсь, как пьяный. Я распаляюсь. — Малыш радостно улыбнулся. — Я жутко на тебя распаляюсь. Ты так же возбуждаешь, как лучшие из тех секс-машин, каких можно найти в Винер-Нойштадте! А это, знаешь, отличные машины, у них все шасси работает на самосмазывающихся подшипниках! — Он оживился, словно ему пришла замечательная мысль. — Эмма, когда война кончится, пойдем вместе в публичный дом — сама увидишь, что ты ничуть не хуже тамошних девок. — Хам, — прорычала Линкор и так двинула его кулаком в живот, что он стал ловить ртом воздух. — Даже думать не смей сравнивать меня, свою невесту, со шлюхами и прочей швалью. Я приличная женщина, а не потаскуха из публичного дома, заруби на носу! А то проучу, как следует! Малыш склонил набок голову. Он походил на мальчишку. — Ты должна простить меня за это. Сама знаешь, я не благовоспитанный аристократ. — Ладно, ладно, медведь. И, пожалуйста, не заставляй меня плакать! К ним подбежал фельдфебель полиции вермахта и заорал на Малыша: — Садись в поезд, ленивый бык! Малыш не потрудился взглянуть на него и звучно поцеловал Линкор. Фельдфебель побежал дальше. Малыш не обратил на него внимания и продолжал стоять с Линкором. — Слушай, будь осторожна, когда Томми начнут разгружать свои навозные телеги, — предупредил он. — Не любопытствуй, не высовывай ряшку! Линкор улыбнулась. Глаза ее полностью исчезли в жировых складках. — Это относится и к тебе. — Она ласково погладила его по щеке, почерневшей от сажи. — Мой прекрасный медведь, — прошептала она, — видит Бог, ты глуп, как осел, но какой ты замечательный! Не лезь там в герои, я хочу, чтобы ты вернулся. Пусть даже без ноги, но живым. — Она ненадолго задумалась и продолжала: — Может, было б не так уж скверно, если б ты потерял ногу. Мне тогда было б легче справляться с тобой. — Эмма, ты спятила? Тогда я не смогу убежать, когда Иван разойдется. Порта сам говорит, что у тех, кто бегает быстрее, больше шансов пережить эту войну! Полицейский фельдфебель вернулся. Встал перед Малышом, расставив ноги и уперев кулаки в бока. — Скажи мне вот что, ефрейтор. Тебе нужно письменное приглашение, чтобы сесть в поезд? Малыш, не взглянув на него, холодно ответил: — Да, приятель, только пиши помедленней и сунь письмо в тот почтовый ящик, откуда производят выемку раз в неделю! — Заткнись, ты… ты… — завопил фельдфебель, — а то будет плохо! В поезд, ублюдок паршивый, сию же минуту! Он схватил Малыша и втолкнул в вагон. — Через две недели я буду с тобой, — закричал Малыш из окна Линкору. — Отпуск на помолвку, отпуск на свадьбу — я попрошу все отпуска, какие только существуют! Когда поезд тронулся, он едва не выпал из окна. Друзья в последний миг втащили его в купе. — С дороги, — заревел Малыш, ринулся к окну и далеко высунулся. Голова его ударилась о железный столб. Лицо залило кровью из большой раны. — Урра! У меня трещина в черепе! Эмма, веди себя прилично, пока я не буду с тобой! Я скоро вернусь, — добавил он, указывая на голову. — Конечно! — Она, дробно топоча, бежала по платформе на своих толстых ногах. Одной рукой задирала подол над массивными коленями, другой махала, держа в ней шапочку медсестры. Лицо ее раскраснелось. — Возвращайся, медведь, слышишь? Возвращайся ко мне! Дора стояла у киоска. Махала рукой высунувшемуся в дверь Легионеру. Женщина лет пятидесяти держала на руках трехлетнего ребенка. Она упала, и малыш с воплем покатился по асфальту. Солдат в светло-сером мундире морского пехотинца вскрикнул от ужаса. Длинный поезд шел все быстрее, быстрее между многочисленными развалинами Гамбурга, увозя в сторону Берлина три тысячи восемьсот обмундированных кусков пушечного мяса. Полицейский вермахта шел по проходу, крича: — Закрыть окна! По всем, кто стоит у открытых окон, будет открыт огонь! — Жук навозный, — фыркнул унтер-артиллерист, лежавший с бутылкой шнапса на багажной полке. В соседнем купе запели: Возвращайся, я тебя жду. Я тебя жду. Потому что жить без тебя Я не могу. На платформе оставались сотни невест, родителей, жен и детей. Они смотрели туда, где поезд исчезал из виду, и клубы паровозного дыма сливались с дождевыми тучами. Большинству из них было суждено никогда больше не увидеться с теми, кого они провожали. Дора стояла у киоска одна, лицо ее побелело как мел, глаза немигающе смотрели вперед. Губы шевелились. — Возвращайся, Альфред. Ради Бога, вернись ко мне! В любом виде, хоть на костылях, только вернись! |