Книга Фронтовое братство, страница 70 – Свен Хассель

И тут поднялся переполох. Четверо русских подскочили и бросились со всех ног к своим позициям, крича:

— Германцы! Германцы!

Малыш вскочил, издал рев и рубанул ближайшего русского саперной лопаткой наискось по плечу.

С русской стороны взлетели с шипением осветительные снаряды, залив местность резким, ярким светом.

Хайде, уже вылезший из ямы, бросился к пулемету и открыл по позициям противника сосредоточенный огонь.

На меня кто-то бросился. Я едва разглядел искаженное азиатское лицо. Почти детский голос прорычал:

— Пес!

Я трижды выстрелил из пистолета в это широкое лицо с чуть раскосыми глазами. Нападавший упал ничком.

С русской стороны раздались глухие выстрелы противопехотных орудий и минометов.

Брандт, наш главный снабженец, повалился от удара саперной лопаткой, из большой раны между плечом и шеей струилась кровь.

Это разъярило нас. Мы неистово бросились в драку, не думая о своем задании: привести пленных.

— На помощь! На помощь! — кричал лежавший в отдалении раненый солдат. — Носилки! Носилки!

— Взяли пленных? — взволнованно спросил Старик, когда мы лежали в яме, переводя дух. — Без них нам возвращаться нельзя. В этом же и была цель вылазки. — Вопросительно поглядел в сторону кричавшего русского. — Может, возьмем этого?

Малыш равнодушно пожал плечами.

— Он слишком слабый. Я сделал из него фарш. Лопатка от ударов согнулась.

— Проклятый осел! — напустился на него Старик. — Тебе необходимо все делать не так, дубина? Схватил в конце концов русского, так тебе нужно тут же его убить. Будь проклят тот день, когда ты появился у нас.

— Пошел ты в задницу! — громко заорал Малыш, не думая, что русские могут услышать его. — Вечно я виноват. Если я когда-нибудь притащу русского маршала, ты тут же напустишься: «Малыш, тупой осел, почему не притащил Сталина и Молотова?» А когда мы начнем свою революцию и я повешу Гиммлера, ты назовешь меня паршивым сукиным сыном, потому что я не повесил Гитлера! — Он яростно заколотил по земле кулаками, потом встал во весь рост и оглушительно заревел: — Но не волнуйтесь, плаксивые детки, все будет в порядке. Я пойду к Ивану и притащу полковника. Тогда, может, вы будете довольны!

— Малыш! — в испуге крикнул Старик. — Ложись сейчас же!

Застрочили два русских автомата. Трассирующие пули проходили впритирку с Малышом. Он бежал вперед с полным равнодушием к ним, размахивая над головой автоматом.

Малыш скрылся в темноте, но мы слышали его неистовый рев.

— Господи, он сумасшедший, буйный сумасшедший! — простонал Старик. — Нужно схватить его, пока он не прыгнул в траншею к русским.

— Самая бестолковая компания во всех «разоруженных силах», и мне надо было оказаться в ней, — обреченно произнес Хайде.

— Не ной, — сказал Порта и побежал за Малышом.

Мы обнаружили его в снарядной воронке, он готовил связку гранат для блиндажа. Наши стрельба и крики разносились на далекое расстояние. Полупомешанный Малыш заорал, призывая Ивана. Выстрелы с обеих сторон прекратились. Тревожная тишина. Русские, очевидно, решили, что мы спятили.

Через час мы спрыгнули в свою траншею, где нас встретил оберстлейтенант Хинка. Он был в ярости и устроил Старику взбучку за то, что мы не привели пленных.

— Не рота, а стадо баранов. Худшая во всей армии, — бушевал он. — Но мы еще поговорим по-другому!

Хинка повернулся и ушел, не подав руки лейтенанту Ольсену.

На другой вечер рота получила приказ отправить два взвода в тыл русских на разведку.

Когда лейтенант Ольсен сказал командиру полка, что это, видимо, будет стоить жизни большинству солдат, тот взбеленился.

— Кто вы такой, чтобы указывать мне, герр лейтенант? — кричал он. — На войне долг солдата не спасать свою жизнь, а сражаться. В дивизии мне приказали провести разведку, и этот приказ нужно выполнить любой ценой. Важно только, чтобы из шестидесяти пяти вернулся один и доложил, что там делается. От этого зависят тысячи жизней.

Лейтенант Ольсен хотел что-то сказать, но оберстлейтенант Хинка грубо оборвал его.

— Вы слишком много думаете, герр лейтенант. Помышляете о чести и прочих высоких материях. Приказы нужно выполнять, если мы не хотим ждать смерти в одной из камер в Торгау. Забудьте о своих помыслах, пока вынуждены носить каску. Мы — жалкие остатки Двадцать седьмого полка. Постарайтесь понять это! Через шесть часов я жду вашего доклада. Конец связи!

Лейтенант Ольсен стоял, держа в руке телефонную трубку. Выглядел он потерянным, словно ожидал, что ворчливый голос Хинки раздастся снова.

Мы долгое время слышали гудение моторов на стороне русских, но воздушная разведка ничего обнаружить не могла. У русских, как обычно, все было хорошо замаскировано. Следы гусениц каждого танка уничтожали рабочие команды. И теперь приходилось прибегать к старому надежному методу: пешей разведке.

Все мы, старые солдаты, нутром чуяли — что-то готовится. Старик сказал:

— Не нравится мне это затишье. Что-то происходит, притом очень значительное. Иван стянул большие силы.

Кенигсбержец презрительно фыркнул.

— Когда он начнет наступление, мы драпанем, как зайцы.

— Почему в эту разведку должны идти мы? — проворчал Хайде. — Как только появится опасное дело, за него должны браться первый или второй взвод, или вся пятая рота.

— Потому что ты тупой скот, — ответил Порта, — и служишь в штрафном полку, в котором должны погибнуть все до единого. Я всегда знал, что ты овца в человеческом облике, но не думал, что так туп, каким кажешься сейчас.

— Заткнись, бычара! — выкрикнул Хайде и пригрозил ему ножом. — Когда-нибудь я доберусь до тебя! Можешь мне поверить!

Порта хотел броситься на Хайде, но Старик удержал его.

— Кончайте вы свои вечные ссоры и драки! Применяйте силу, когда пойдете к Ивану!

— И станете героями великой Германии, — насмешливо сказал Порта. — Вот погодите! В Потсдаме будут выставлены наши портреты с надписями золотыми буквами: «Герои из Двадцать седьмого полка». Надеюсь, мы не ошалеем от своей смелости!

— Я смелый, — заявил Малыш. И угрожающе повернулся к Порте. — Мужества у меня больше, чем у кого бы то ни было на этой войне, — громко выкрикнул он. И одним ударом отбил приклад у винтовки. — Вот так я разделаюсь со своими врагами. Ты один из них, Юлиус-ненавистник евреев, — сказал он, поворачиваясь к рослому, мускулистому Хайде.

Тут в блиндаж вошел лейтенант Ольсен.

— Пришли письма, — сказал он, бросая их на стол. — Есть одно и тебе, Малыш.

Малыш онемел от изумления. Челюсть его отвисла.

— Мне письмо? — запинаясь, произнес он, глядя чуть ли не с робостью на грязно-серый конверт с выведенными карандашом неуклюжими детскими буквами: «Падерборн, танковая рота пополнения 11, ефрейтору Вольфгангу Кройцфельдту». Видимо, отправитель долгое время не поддерживал с Малышом связи. С тех пор как Малыш находился в Падерборнском гарнизоне, прошло больше четырех лет. Там приписали внизу номер нашей полевой почты: «23745».