Книга Адский штрафбат, страница 23 – Генрих Эрлих

— Нет лучшей еды, чем русская водка. Бывало, и по два, и по три дня только ею и питались. В лесу да на морозе. Шутка.

— Жаль. Мы тоже пустые. Поскандалили немножко в жандармерии и в управлении, так что нам даже хлеба не дали. Представь! Ничего страшного! — бодро сказал он. — Добудем! Первый раз, что ли? В конце концов, мы браконьеры или кто?

— Сидел-то за браконьерство? — спросил Юрген.

— Не просто за браконьерство, а за браконьерство с применением огнестрельного оружия! — с гордостью сказал Штейнхауэр. — И не сидел, а сидели. В нашем отделении все — браконьеры. И не какие-нибудь там любители или вертопрахи, вдруг решившие поохотиться без разрешения, а настоящие профессионалы-рецидивисты, для которых браконьерство — это суть и стиль жизни.

Юрген с улыбкой оглядел Штейнхауэра. Да уж, на каменотеса он не был похож, разве что лицо его было будто вытесано из камня, а всем остальным он напоминал дикого кабана, обитателя леса [6] . Юрген провел взглядом по другим «охотникам». Крепкие, жилистые мужики не первой молодости. Ну, это понятно — настоящие рецидивисты.

— А это что за дед? — спросил он, показывая на мужчину далеко за сорок.

— Легендарный человек! — сразу откликнулся Штейнхауэр и громко крикнул: — Файертаг! Давай к нам! Файертаг у нас с первого дня, — пояснил он Юргену, — с него началась история нашей бригады. Он знал фюрера еще по Мюнхену и одним из первых вступил в национал-социалистическую партию. Но после пивного путча вернулся в родную деревню и вступил в не менее заслуженную партию, партию вольных стрелков. У них леса кишат оленями, святой не удержится. Когда Файертаг сел в очередной раз, его жена написала слезное письмо фюреру. Напомнила, что Файертаг — старый партийный товарищ [7] , и просила дать ему возможность искупить вину на полях сражений. Наши победоносные войска тогда вступали в Париж. Ей казалось, что и дальше война пойдет в том же духе. Она оказала мужу плохую услугу.

— Все зло от баб, — вставил Красавчик.

— В точку! Наш любимый фюрер — вегетарианец и нашего брата-охотника не жалует, — продолжил свой рассказ Штейнхауэр, — но к мольбе жены старого партийного товарища снизошел. Более того, приказал Гиммлеру разыскать и собрать всех сидящих в тюрьмах и лагерях за браконьерство с использованием огнестрельного оружия и создать из них специальную воинскую часть.

— Снайперскую? — спросил Юрген, показывая на винтовку Штейнхауэра.

— Если бы! — тот досадливо махнул рукой. — Мы тоже так думали, возможно, и наверху поначалу того же хотели, а вышло…

В этот момент подошел Файертаг. Он весь раздувался от гордости. Его историю рассказывали для затравки у всех костров, и он был нарасхват. Штейнхауэр посмотрел на него с добродушной усмешкой, подмигнул Юргену.

— У нас в каждом отделении есть по солдату, чья жена написала то самое письмо фюреру, — сказал он.

— Но не все пили с Адольфом пиво за одним столом в ноябре двадцать третьего! — воскликнул Файертаг, нисколько не обиженный. Это был у них дежурный прикол.

— Да, таких немного, тысяч десять-пятнадцать, не больше, — сказал Штейнхауэр и повернулся к Юргену, — но Файертаг — один из них, это факт. Пожми, друг, его честную руку, она касалась руки фюрера.

Юрген пожал. Вспомнилось, как когда-то давно он спросил у отца, встречался ли тот со Сталиным. «Да вот как с тобой, — ответил тот, — на фронте, не раз, да и потом. — Отец протянул ему руку. — Эта рука сжимала руку Сталина. Пожми ее, сынок». Юрген посмотрел на свою руку. Ладонь была в каких-то грязных разводах. «Где это я ухитрился в дерьмо вляпаться?» — подумал Юрген. Он пошел к реке и вымыл руки.

По пути Юрген ловил обрывки разговоров у других костров. Везде солдаты из двух встретившихся частей х…ями мерились, так мать Юргена презрительно называла мужскую похвальбу. Впрочем, хвалились не подвигами, как в прошлые годы, а перенесенными невзгодами, каждый стремился доказать, что именно их батальону, роту, взводу, больше других досталось. Досталось крепко всем. Им было, чем мериться.

У их костра шел не менее животрепещущий для штрафников разговор — о реабилитации.

— У нас с этим просто, — говорил Штейнхауэр, — правда всегда проста. Струсил — получи пулю, отличился — получи очищение. Все по справедливости. И дальше так же. Проштрафился — пуля, отличился — повышение в чине и медаль на грудь. Старик — он такой! Вот недавно, в мае, он подал представление на снятие судимости сразу с 330 солдат бригады, у нас тогда жаркое время было.

— Подать представление — дело нехитрое, — сказал Красавчик.

— Еще проще — объявить об этом, — добавил Отто.

— Да нет же, он подал и уже приказ пришел, — разгорячился Штейнхауэр, — я о чем вам говорю! У Старика все по-честному и все быстро. У него прямой выход на… — он ткнул большим пальцем в небо.

— На бога, что ли, — криво усмехнулся Отто.

— Бери выше, на фюрера, — в тон ему сказал Красавчик.

— У нас свой бог, свой рейх и свой фюрер, — провозгласил Штейнхауэр.

«Понятно, — подумал Юрген, — рейхсфюрер СС Гиммлер».

Штейнхауэр помрачнел.

— Засиделись мы что-то, — сказал он, — пора в путь двигаться. Нашу бригаду искать. У Старика с этим строго.

— Так вы в Варшаву? — уточнил Юрген. — Нам тоже туда нужно. Чуть подальше.

Ему крепко запали в память слова капитана Росселя о том, что майор, ой, подполковник Фрике заведует теперь сборным лагерем штрафных батальонов в Скерневице. Им туда надо подаваться, под его крыло, куда же еще. В любом случае лучше самим прийти, чем под охраной. У них ведь одна дорожка. Вернее, две. Вторая на небо ведет. Главная дорога, как сказал бы Красавчик.

— Так пойдемте вместе! — сказал Штейнхауэр. — В хорошей компании дорога короче. Глядишь, жратвой где-нибудь разживемся, а то брюхо подводит. В таких делах тоже лучше заодно действовать. Несколько дополнительных стволов в таких делах — большое подспорье.

Юрген недоуменно вскинул брови. Его опыт говорит, что дело обстоит как раз наоборот. Где трое всласть наедятся, там десятку — только на один зуб. Впрочем, у них и того не было. Они ничего не могли потерять, они могли только найти.

— Подъем! — крикнул Юрген. — Пять минут на сборы. Выступаем!

Выгоды совместного движения выявились незамедлительно. У моста стояла внушительная охрана. Два зенитных орудия при их приближении перестали пялиться в затянутое облаками небо и воззрились на них. Три пулеметных расчета залегли в окопчиках у полотна железной дороги.

— Стоять! — крикнул пехотный лейтенант. — Ходу нет!